|
– В город, ко мне? зачем? – Прекрасный вопрос! – сказала она обиженным тоном, – зачем? Проведать, не случилось ли с вами чего-нибудь, здоровы ли вы?.. – Да что же вам?.. – Что мне? Боже! – Что боже? – Как что!.. да ведь… у меня ваши книги есть… – Она смешалась. – Неделю не быть! – прибавила она. – Разве я непременно должен бывать здесь каждый день? – Непременно! – Зачем? – Зачем, зачем! – Она печально глядела на него и твердила: – зачем, зачем! Он взглянул на неё. Что это? слёзы, смятение, и радость, и упрёки? Она бледна, немного похудела, глаза покраснели. «Так вот что! уже! – подумал Александр, – я не ожидал так скоро!» Потом он громко за-смеялся. – Зачем? – говорите вы. Послушайте… – продолжала она. У ней в глазах блеснула какая-то решимость. Она, по-видимому, готовилась сказать что-то важное, но в ту минуту подходил к ним её отец. – До завтра, – сказала она, – завтра мне надо с вами поговорить; сегодня я не могу: сердце моё слишком полно… Завтра вы придёте? да, слышите? вы не забудете нас? не покинете?.. И побежала, не дождавшись ответа. Отец поглядел пристально на неё, потом на Адуева и покачал головой. Александр молча смотрел ей вслед. Он будто и жалел и досадовал на себя, что незаметно довёл её до этого поло-жения; кровь бросилась ему не к сердцу, а в голову. «Она любит меня, – думал Александр, едучи домой. – Боже мой, какая скука! как это неле-по: теперь нельзя и приехать сюда, а в этом месте рыба славно клюёт… досадно!» А между тем внутренне он, кажется, почему-то был не недоволен этим, стал весел и болтал поминутно с Костяковым. Услужливое воображение, как нарочно, рисовало ему портрет Лизы во весь рост, с рос-кошными плечами, с стройной талией, не забыло и ножку. В нём зашевелилось странное ощу-щение, опять по телу пробежала дрожь, но не добралась до души – и замерла. Он разобрал это ощущение от источника до самого конца. «Животное! – бормотал он про себя, – так вот какая мысль бродит у тебя в уме… а! обна-жённые плечи, бюст, ножка… воспользоваться доверчивостью, неопытностью… обмануть… ну, хорошо, обмануть, а там что? – Та же скука, да ещё, может быть, угрызение совести, а из чего? Нет! нет! не допущу себя, не доведу и её… О, я твёрд! чувствую в себе довольно чистоты души, благородства сердца… Я не паду во прах – и не увлеку её». Лиза ждала его целый день с трепетом удовольствия, а потом сердце у ней сжалось; она оробела, сама не зная отчего, стала грустна и почти не желала прихода Александра. Когда же урочный час настал, а Александра не было, нетерпение её превратилось в томительную тоску. С последним лучом солнца исчезла всякая надежда; она заплакала. На другой день опять ожила, опять с утра была весела, а к вечеру сердце стало пуще ныть и замирать и страхом, и надеждой. Опять не пришли. На третий, на четвёртый день то же. А надежда всё влекла её на берег: чуть вдали покажет-ся лодка или мелькнут по берегу две человеческие тени, она затрепещет и изнеможет под бреме-нем радостного ожидания. Но когда увидит, что в лодке не они, что тени не их, она опустит уныло голову на грудь, отчаяние сильнее наляжет на душу… Через минуту опять коварная надежда шепчет ей утешительный предлог промедления – и сердце опять забьётся ожиданием. А Александр медлил, как будто нарочно. Наконец, когда она, полубольная, с безнадёжностью в душе, сидела однажды на своём ме-сте под деревом, вдруг послышался ей шорох; она обернулась и задрожала от радостного испуга: перед ней, сложа руки крестом, стоял Александр. Она с радостными слезами протянула ему руки и долго не могла прийти в себя. |
