|
. – в недоумении сказала Лизавета Александровна. – Ты не можешь понять, что, глядя, как ты скучаешь, как твоё здоровье терпит… от клима-та, я подорожу своей карьерой, заводом, не увезу тебя вон отсюда? не посвящу остатка жизни тебе? Лиза! неужели ты считала меня неспособным к жертве?.. – прибавил он с упрёком. – Так это для меня! – сказала Лизавета Александровна, едва приходя в себя, – нет, Пётр Иваныч! – живо заговорила она, сильно встревоженная, – ради бога, никакой жертвы для меня! Я не приму её – слышишь ли? решительно не приму! Чтоб ты перестал трудиться, отличаться, богатеть – и для меня! Боже сохрани! Я не стою этой жертвы! Прости меня: я была мелка для тебя, ничтожна, слаба, чтобы понять и оценить твои высокие цели, благородные труды… Тебе не такую женщину надо было… – Ещё великодушие! – сказал Пётр Иваныч, пожимая плечами. – Мои намерения неизмен-ны, Лиза! – Боже, боже, что я наделала! Я была брошена как камень на твоём пути; я мешаю тебе… Что за странная моя судьба! – прибавила она почти с отчаянием. – Если человеку не хочется, не нужно жить… неужели бог не сжалится, не возьмёт меня? Мешать тебе… – Напрасно ты думаешь, что эта жертва тяжела для меня. Полно жить этой деревянной жизнью! Я хочу отдохнуть, успокоиться; а где я успокоюсь, как не наедине с тобой?.. Мы поедем в Италию. – Пётр Иваныч! – сказала она, почти плача, – ты добр, благороден… я знаю, ты в состоянии на великодушное притворство… но, может быть, жертва бесполезна, может быть, уж… поздно, а ты бросишь свои дела… – Пощади меня, Лиза, и не добирайся до этой мысли, – возразил Пётр Иваныч, – иначе ты увидишь, что я не из железа создан… Я повторяю тебе, что я хочу жить не одной головой: во мне ещё не всё застыло. Она глядела на него пристально, с недоверчивостью. – И это… искренно? – спросила она, помолчав, – ты точно хочешь покоя, уезжаешь не для меня одной? – Нет: и для себя. – А если для меня, я ни за что, ни за что… – Нет, нет! я нездоров, устал… хочу отдохнуть… Она подала ему руку. Он с жаром поцеловал её. – Так едем в Италию? – спросил он. – Хорошо, поедем, – отвечала она монотонно. У Петра Иваныча – как гора с плеч. «Что-то будет!» – подумал он. Долго сидели они, не зная, что сказать друг другу. Неизвестно, кто первый прервал бы молчание, если б они оставались ещё вдвоём. Но вот в соседней комнате послышались торопли-вые шаги. Явился Александр. Как он переменился! Как пополнел, оплешивел, как стал румян! С каким достоинством он носит своё выпуклое брюшко и орден на шее! Глаза его сияли радостью. Он с особенным чув-ством поцеловал руку у тётки и пожал дядину руку… – Откуда? – спросил Пётр Иваныч. – Угадайте, – отвечал Александр значительно. – У тебя сегодня какая-то особенная прыть, – сказал Пётр Иваныч, глядя на него вопроси-тельно. – Бьюсь об заклад, что не угадаете! – говорил Александр. – Лет десять или двенадцать назад однажды ты, я помню, вот этак же вбежал ко мне, – за-метил Пётр Иваныч, – ещё разбил у меня что-то… тогда я сразу догадался, что ты влюблён, а те-перь… ужели опять? Нет, не может быть: ты слишком умён, чтоб… Он взглянул на жену и вдруг замолчал. – Не угадываете? – спросил Александр. Дядя глядел на него и всё думал. – Уж не… женишься ли ты? – сказал он нерешительно. – Угадали! –торжественно воскликнул Александр. – Поздравьте меня. – В самом деле? На ком? – спросили и дядя и тётка. |
