|
– Поздравьте меня. – В самом деле? На ком? – спросили и дядя и тётка. – На дочери Александра Степаныча. – Неужели? Да ведь она богатая невеста, – сказал Пётр Иваныч. – И отец… ничего? – Я сейчас от них. Отчего отцу не согласиться? Напротив, он со слезами на глазах выслу-шал моё предложение; обнял меня и сказал, что теперь он может умереть спокойно: что он знает, кому вверяет счастье дочери… «Идите, говорит, только по следам вашего дядюшки!» – Он сказал это? Видишь, и тут не без дядюшки! – А что сказала дочь? – спросила Лизавета Александровна. – Да… она… так, как, знаете, все девицы, – отвечал Александр, – ничего не сказала, только покраснела; а когда я взял её за руку, так пальцы её точно играли на фортепьяно в моей руке… будто дрожали. – Ничего не сказала! – заметила Лизавета Александровна. – Неужели вы не взяли на себя труда выведать об этом у ней до предложения? Вам всё равно? Зачем же вы женитесь? – Как зачем? Не всё же так шататься! Одиночество наскучило; пришла пора, ma tante, усесться на месте, основаться, обзавестись своим домком, исполнить долг… Невеста же хоро-шенькая, богатая… Да вот дядюшка скажет вам, зачем жениться: он так обстоятельно рассказы-вает… Пётр Иваныч, тихонько от жены, махнул ему рукой, чтоб он не ссылался на него и молчал, но Александр не заметил. – А может быть, вы не нравитесь ей? – говорила Лизавета Александровна, – может быть, она любить вас не может – что вы на это скажете? – Дядюшка, что бы сказать? Вы лучше меня говорите… Да вот, я приведу ваши же слова, – продолжал он, не замечая, что дядя вертелся на своём месте и значительно кашлял, чтоб замять эту речь, – женишься по любви, – говорил Александр, – любовь пройдёт, и будешь жить при-вычкой; женишься не по любви – и придёшь к тому же результату: привыкнешь к жене. Любовь любовью, а женитьба женитьбой; эти две вещи не всегда сходятся, а лучше, когда не сходятся… Не правда ли, дядюшка? ведь вы так учили… Он взглянул на Петра Иваныча и вдруг остановился, видя, что дядя глядит на него свирепо. Он с разинутым ртом, в недоумении, поглядел на тётку, потом опять на дядю и замолчал. Лизавета Александровна задумчиво покачала головой. – Ну, так ты женишься? – сказал Пётр Иваныч. – Вот теперь пора, с богом! А то хотел было в двадцать три года. – Молодость, дядюшка, молодость! – То-то молодость. Александр задумался и потом улыбнулся. – Что ты? – спросил Пётр Иваныч. – Так: мне пришла в голову одна несообразность… – Какая? – Когда я любил… – отвечал Александр в раздумье, – тогда женитьба не давалась… – А теперь женишься, да любовь не даётся, – прибавил дядя, и оба они засмеялись. – Из этого следует, дядюшка, что вы правы, полагая привычку главным… Пётр Иваныч опять сделал ему зверское лицо. Александр замолчал, не зная, что подумать. – Женишься на тридцать пятом году, – говорил Пётр Иваныч, – это в порядке. А помнишь, как ты тут бесновался в конвульсиях, кричал, что тебя возмущают неравные браки, что невесту влекут как жертву, убранную цветами и алмазами, и толкают в объятия пожилого человека, большею частью некрасивого, с лысиной. Покажи-ка голову. – Молодость, молодость, дядюшка! Не понимал сущности дела, – говорил Александр, за-глаживая рукой волосы. – Сущность дела, – продолжал Пётр Иваныч. – А бывало, помнишь, как ты был влюблён в эту, как её… Наташу, что ли? «Бешеная ревность, порывы, небесное блаженство»… куда всё это девалось?. |
