|
Он бросился к ресторатору. – Что у вас есть? скорей! – Суп julienne и a la reine; соус a la provencale, a la maitre d'hotel ; жаркое индейка, дичь, пи-рожное суфле. – Ну, суп a la provencale, соус julienne и жаркое суфле, только поскорее! Слуга посмотрел на него. – Ну, что же? – сказал Александр с нетерпением. Тот бросился вон и подал, что ему вздумалось. Адуев остался очень доволен. Он не дожи-дался четвёртого блюда и побежал на набережную Невы. Там ожидала его лодка и два гребца. Через час завидел он обетованный уголок, встал в лодке и устремил взоры вдаль. Сначала глаза его отуманились страхом и беспокойством, которое перешло в сомнение. Потом вдруг ли-цо озарилось светом радости, как солнечным блеском. Он отличил у решётки сада знакомое пла-тье; вот там его узнали, махнули платком. Его ждут, может быть, давно. У него подошвы как будто загорелись от нетерпения. «Ах! если б можно было ходить пешком по воде! – думал Александр, – изобретают всякий вздор, а вот этого не изобретут!» Гребцы машут вёслами медленно, мерно, как машина. Пот градом льёт по загорелым ли-цам; им и нужды нет, что у Александра сердце заметалось в груди, что, не спуская глаз с одной точки, он уж два раза в забытьи заносил через край лодки то одну, то другую ногу, а они ничего: гребут себе с тою же флегмой да по временам отирают рукавом лицо. – Живее! – сказал он, – полтинник на водку. Как они принялись работать, как стали привскакивать на своих местах! куда девалась уста-лость? откуда взялась сила? Вёсла так и затрепетали по воде. Лодка – что скользнёт, то саженей трёх как не бывало. Махнули раз десяток – корма уже описала дугу, лодка грациозно подъехала и наклонилась у самого берега. Александр и Наденька издали улыбались и не сводили друг с друга глаз. Адуев ступил одной ногой в воду вместо берега. Наденька засмеялась. – Полегче, барин, погодите-ка, вот я руку подам, – промолвил один гребец, когда Алек-сандр был уже на берегу. – Ждите меня здесь, – сказал им Адуев и побежал к Наденьке. Она нежно улыбалась издали Александру. С каждым движением лодки к берегу грудь её поднималась и опускалась сильнее. – Надежда Александровна!.. – сказал Адуев, едва переводя дух от радости. – Александр Федорыч!.. – отвечала она. Они бросились невольно друг к другу, но остановились и глядели друг на друга с улыбкой, влажными глазами и не могли ничего сказать. Так прошло несколько минут. Нельзя винить Петра Иваныча, что он не заметил Наденьки с первого раза. Она была не красавица и не приковывала к себе мгновенно внимания. Но если кто пристально вглядывался в её черты, тот долго не сводил с неё глаз. Её физио-номия редко оставалась две минуты покойною. Мысли и разнородные ощущения до крайности впечатлительной и раздражительной души её беспрестанно сменялись одни другими, и оттенки этих ощущений сливались в удивительной игре, придавая лицу её ежеминутно новое и неожи-данное выражение. Глаза, например, вдруг бросят будто молнию, обожгут и мгновенно спрячут-ся под длинными ресницами; лицо сделается безжизненно и неподвижно – и перед вами точно мраморная статуя. Ожидаешь вслед за тем опять такого же пронзительного луча – отнюдь нет! веки подымутся тихо, медленно – вас озарит кроткое сияние взоров как будто медленно вы-плывшей из-за облаков луны. Сердце непременно отзовётся лёгким биением на такой взгляд. В движениях то же самое. В них много было грации, но это не грация Сильфиды. В этой грации много было дикого, порывистого, что даёт природа всем, но что потом искусство отнимает до последнего следа, вместо того, чтобы смягчить. Эти-то следы часто проявлялись в движениях Наденьки. Она иногда сидит в живописной позе, но вдруг, бог знает вследствие какого внутреннего движения, эта картинная поза нарушится вовсе неожиданным и опять обворожительным жестом. |
