|
– Да нет, не у дядюшки! – в отчаянии перебил Александр. – Кто вам сказал? – Вы же сказали. – Да у него, я думаю, теперь за стол садятся. Вы не знаете этих обедов: разве такой обед кончается в один час? – Вы обедали два – пятый и шестой. – А когда же я ехал сюда? Она ничего не отвечала, прыгнула и достала ветку акации, потом побежала по дорожке. Адуев за ней. – Куда же вы? – спросил он. – Куда? как куда? вот прекрасно! к маменьке. – Зачем? Может быть, мы её обеспокоим. – Нет, ничего. Марья Михайловна, маменька Надежды Александровны, была одна из тех добрых и нехит-рых матерей, которые находят прекрасным всё, что ни делают детки. Марья Михайловна велит, например, заложить коляску. – Куда это, маменька? – спросит Наденька. – Поедем прогуляться: погода такая славная, – говорит мать. – Как можно: Александр Федорыч хотел быть. И коляска откладывалась. В другой раз Марья Михайловна усядется за свой нескончаемый шарф и начнёт вздыхать, нюхать табак и перебирать костяными спицами или углубится в чтение французского романа. – Maman, что ж вы не одеваетесь? – спросит Наденька строго. – А куда? – Да ведь мы пойдём гулять. – Гулять? – Да. Александр Федорыч придёт за нами. Уж вы и забыли! – Да я и не знала. – Как этого не знать! – скажет Наденька с неудовольствием. Мать покидала и шарф, и книгу, и шла одеваться. Так Наденька пользовалась полною сво-бодою, распоряжалась и собою, и маменькою, и своим временем, и занятиями, как хотела. Впро-чем, она была добрая и нежная дочь, нельзя сказать – послушная, потому только, что не она, а мать слушалась её; зато можно сказать, что она имела послушную мать. – Подите к маменьке, – сказала Наденька, когда они подошли к дверям залы. – А вы? – Я после приду. – Ну, так и я после. – Нет, идите вперёд. Александр вошёл и тотчас же, на цыпочках, воротился назад. – Она дремлет в креслах, – сказал он шёпотом. – Ничего, пойдёмте. Maman, а maman! – А! – Александр Федорыч пришёл. – А! – Monsieur Адуев хочет вас видеть. – А! – Видите, как крепко уснула. Не будите её! – удерживал Александр. – Нет, разбужу. Maman! – А! – Да проснитесь; Александр Федорыч здесь. – Где Александр Федорыч? – говорила Марья Михайловна, глядя прямо на него и поправ-ляя сдвинувшийся на сторону чепец. – Ах! это вы, Александр Федорыч? Милости просим! А я вот села тут да и вздремнула, сама не знаю отчего, видно к погоде. У меня что-то и мозоль начи-нает побаливать – быть дождю. Дремлю, да и вижу во сне, что будто Игнатий докладывает о гостях, только не поняла, о ком. Слышу, говорит, приехали, а кто – не пойму. Тут Наденька кличет, я сейчас же и проснулась. У меня лёгкий сон: чуть кто скрипнет, я уж и смотрю. Садитесь-ка, Александр Федорыч, здоровы ли вы? – Покорно благодарю. – Пётр Иваныч здоров ли? – Слава богу, покорно благодарю. – Что он не навестит нас никогда? Я вот ещё вчера думала: хоть бы, думаю, раз заехал ко-гда-нибудь, а то нет – видно, занят? – Очень занят, – сказал Александр. – И вас другой день не видать! – продолжала Марья Михайловна. – Давеча проснулась, спрашиваю, что Наденька? Спит ещё, говорят. – Ну, пускай её спит, говорю, целый день на воз-духе – в саду, погода стоит хорошая, устанет. В её лета спится крепко, не то что в мои: такая бес-сонница бывает, поверите ли? даже тоска сделается; от нерв, что ли, – не знаю. |
