|
Вот подают мне кофе: я ведь всегда в постеле его пью – пью да думаю: «Что это значит, Александра Федорыча не видать? уж здоров ли?» Потом встала, смотрю: одиннадцатый час – прошу покорнейше! людиш-ки и не скажут! Прихожу к Наденьке – она ещё и не просыпалась. Я разбудила её. «Пора, мол, мать моя: скоро двенадцать часов, что это с тобой?» Я ведь целый день за ней, как нянька. Я и гувернантку отпустила нарочно, чтоб не было чужих. Вверь, пожалуй, чужим, так бог знает что сделают. Нет! я сама занималась её воспитанием, строго смотрю, от себя ни на шаг, и могу ска-зать, что Наденька чувствует это: от меня тайком и мысли никакой не допустит. Я её как будто насквозь вижу… Тут повар пришёл: с ним с час толковала; там почитала «Memoires du diable» … ах, какой приятный автор Сулье! как мило описывает! Там соседка Марья Ивановна зашла с мужем, так я и не видала, как прошло утро, гляжу, уж и четвёртый час и обедать пора!.. Ах, да: что ж вы к обеду не пришли? мы вас ждали до пяти часов. – До пяти часов? – сказал Александр, – я никак не мог, Марья Михайловна: служба задер-жала. Я вас прошу никогда не ждать меня долее четырёх часов. – И я то же говорила, да вот Наденька: «Подождём да подождём». – Я! ах, ах, maman, что вы! Не я ли говорю: «Пора, maman, обедать», а вы сказали: «Нет, надо подождать; Александр Федорыч давно не был: верно, придёт к обеду». – Смотрите, смотрите! – заговорила Марья Михайловна, качая головой, – ах, какая бессо-вестная! свои слова да на меня же! Наденька отвернулась, ушла в цветы и начала дразнить попугая. – Я говорю: «Ну, где теперь Александру Федорычу быть? – продолжала Марья Михайлов-на, – уж половина пятого». – «Нет, говорит, maman, надо подождать, – он будет». Смотрю, три четверти: «Воля твоя, говорю я, Наденька: Александр Федорыч, верно, в гостях, не будет; я про-голодалась». – «Нет, говорит, ещё подождать надо, до пяти часов». Так и проморила меня. Что, неправда, сударыня? «Попка, попка! – слышалось из-за цветов, – где ты обедал сегодня, у дядюшки?» – Что? спряталась! – промолвила мать, – видно, совестно на свет божий смотреть! – Вовсе нет, – отвечала Наденька, выходя из боскета, и села у окна. – И таки не села за стол! – говорила Марья Михайловна, – спросила чашку молока и пошла в сад; так и не обедала. Что? посмотри-ка мне прямо в глаза, сударыня. Александр обомлел при этом рассказе. Он взглянул на Наденьку, но она обернулась к нему спиной и щипала листок плюща. – Надежда Александровна! – сказал он, – ужели я так счастлив, что вы думали обо мне? – Не подходите ко мне! – закричала она с досады, что её плутни открылись. – Маменька шутит, а вы готовы верить! – А где ж ягоды, что ты приготовила для Александра Федорыча? – спросила мать. – Ягоды? – Да, ягоды. – Ведь вы их скушали за обедом… – отвечала Наденька. – Я! опомнись, мать моя: ты спрятала и мне не дала. «Вот, говорит, Александр Федорыч приедет, тогда и вам дам». Какова? Александр нежно и лукаво взглянул на Наденьку. Она покраснела. – Сама чистила, Александр Федорыч, – прибавила мать. – Что это вы всё сочиняете, maman? Я очистила две или три ягодки и те сама съела, а то Василиса… – Не верьте, не верьте, Александр Федорыч: Василиса с утра в город послана. Зачем же скрывать? Александру Федорычу, верно, приятнее, что ты чистила, а не Василиса. Наденька улыбнулась, потом скрылась опять в цветы и явилась с полной тарелкой ягод. Она протянула Адуеву руку с тарелкой. Он поцеловал руку и принял ягоды как маршальский жезл. |
