|
– Нет! – отвечал он с досадой. – А послезавтра? – Нет; я не буду целую неделю, может быть две… долго!.. – И он устремил на неё испыту-ющий взгляд, стараясь прочесть в её глазах, какое впечатление произведёт этот ответ. Она молчала, но глаза её в одно мгновение с его ответом опустились вниз, и что было в них? отуманила ли их грусть, или блеснула в них молния радости, – ничего нельзя было про-честь на этом мраморном, прекрасном лице. Александр стиснул шляпу в руке и пошёл вон. – Не забудьте потереть грудь оподельдоком! – кричала вслед Марья Михайловна. И вот Александру опять задача – разбирать, к чему был сделан Наденькою вопрос? что в нём заключа-лось: желание или боязнь видеть его? – О, какая мука! какая мука! – говорил он в отчаянии. Не выдержал бедный Александр: приехал на третий день. Наденька была у решётки сада, когда он подъезжал. Он уж было обрадовался, но только что он стал приближаться к берегу, она, как будто не видя его, повернулась и, сделав несколько косвенных шагов по дорожке, точно гу-ляет без цели, пошла домой. Он застал её с матерью. Там было человека два из города, соседка Марья Ивановна и неиз-бежный граф. Мучения Александра были невыносимы. Опять прошёл целый день в пустых, ни-чтожных разговорах. Как надоели ему гости! Они говорили покойно о всяком вздоре, рассужда-ли, шутили, смеялись. «Смеются! – говорил Александр, – они могут смеяться, когда… Наденька… переменилась ко мне! Им это ничего! Жалкие, пустые люди: всему радуются!» Наденька ушла в сад; граф не пошёл с ней. С некоторого времени и он и Наденька как буд-то избегали друг друга при Александре. Он иногда застанет их в саду или в комнате одних, но потом они разойдутся и при нём уже не сходятся более. Новое, страшное открытие для Алек-сандра: знак, что они в заговоре. Гости разошлись. Ушёл и граф. Наденька этого не знала и не спешила домой. Адуев без церемонии ушёл от Марьи Михайловны в сад. Наденька стояла спиной к Александру, держась рукой за решётку и опершись головой на руку, как в тот незабвенный вечер… Она не видала и не слыхала его прихода. Как билось у него сердце, когда он крался к ней на цыпочках. Дыхание у него замерло. – Надежда Александровна! – едва слышно проговорил он в волнении. Она вздрогнула, как будто подле неё выстрелили, обернулась и отступила от него на шаг. – Скажите, пожалуйста, что это там за дым? – заговорила она в смущении, с живостью ука-зывая на противоположную сторону реки, – пожар, что ли, или печка такая… на заводе?.. Он молча глядел на неё. – Право, я думала – пожар… Что вы так смотрите на меня, не верите?.. Она замолчала. – И вы, – начал он, качая головой, – и вы, как другие, как все!.. Кто бы ожидал этого… ме-сяца два назад?.. – Что вы? я вас не понимаю, – сказала она и хотела идти. – Постойте, Надежда Александровна, я не в силах долее сносить этой пытки. – Какой пытки? я, право, не знаю… – Не притворяйтесь, скажите, вы ли это? те же ли вы, какие были? – Я всё та же! – сказала она решительно. – Как! вы не переменились ко мне? – Нет: я, кажется, так же ласкова с вами, так же весело встречаю вас… – Так же весело! а зачем бежите от решётки?.. – Я бегу? смотрите, что выдумали: я стою у решётки, а вы говорите – бегу. Она принуждённо засмеялась. – Надежда Александровна, оставьте лукавство! – продолжал Адуев. – Какое лукавство? что вы пристали ко мне? – Вы ли это? Боже мой! полтора месяца тому назад, ещё здесь… – Что это за дым такой на той стороне, хотела бы я знать?.. – Ужасно! ужасно! – говорил Александр. |
