|
. – Ужасно! ужасно! – говорил Александр. – Да что я вам сделала? Вы перестали к нам ездить – как хотите… удерживать против во-ли… – начала Наденька. – Притворяетесь! будто вы не знаете, зачем я перестал ездить? Она, глядя в сторону, покачала головой. – А граф? – сказал он почти грозно. – Какой граф? Она сделала мину, как будто в первый раз слышит о графе. – Какой! скажите ещё, – говорил он, глядя ей прямо в глаза, – что вы равнодушны к нему? – Вы с ума сошли! – отвечала она, отступая от него. – Да, вы не ошиблись! – продолжал он, – рассудок мой угасает с каждым днём… Можно ли так коварно, неблагодарно поступить с человеком, который любил вас больше всего на свете, который всё забыл для вас, всё… думал скоро быть счастливым навсегда, а вы… – Что я? – говорила она, отступив ещё. – Что вы? – отвечал он, взбешённый этим хладнокровием. – Вы забыли! я напомню вам, что здесь, на этом самом месте, вы сто раз клялись принадлежать мне: «Эти клятвы слышит бог!» – говорили вы. Да, он слышал их! вы должны краснеть и перед небом и перед этими дере-вьями, перед каждой травкой… всё свидетель нашего счастия: каждая песчинка говорит здесь о нашей любви: смотрите, оглянитесь около себя!.. вы клятвопреступница!!! Она с ужасом смотрела на него. Глаза его сверкали, губы побелели. – У! какие злые! – сказала она робко, – за что вы сердитесь? я вам не отказывала, вы ещё не говорили с maman… почему же вы знаете… – Говорить после этих поступков?.. – Каких поступков? я не знаю… – Каких? сейчас скажу: что значат эти свидания с графом, эти прогулки верхом? – Не бежать же мне от него, когда maman выйдет из комнаты! а езда верхом значит… что я люблю ездить… так приятно: скачешь… ах, какая миленькая эта лошадка Люси! вы видели?.. она уж знает меня… – А перемена в обращении со мной?.. – продолжал он, – зачем граф у вас каждый день, с утра до вечера? – Ах, боже мой! я почём знаю! какие вы смешные! maman так хочет. – Неправда! maman хочет то, что вы хотите. Кому эти все подарки, ноты, альбомы, цветы? всё maman? – Да, maman очень любит цветы. Вчера ещё она купила у садовника… – А о чём вы с ним говорите вполголоса? – продолжал Александр, не обращая внимания на её слова, – посмотрите, вы бледнеете, вы сами чувствуете свою вину. Разрушить счастье человека, забыть, уничтожить всё так скоро, легко: лицемерие, неблагодарность, ложь, измена!.. да, измена!.. как могли вы допустить себя до этого? Богатый граф, лев, удостоил кинуть на вас благосклонный взгляд – и вы растаяли, пали ниц перед этим мишурным солнцем; где стыд!!! Чтоб графа не было здесь! – говорил он задыхающимся голосом, – слышите ли? оставьте, прекратите с ним все сношения, чтоб он забыл дорогу в ваш дом!.. я не хочу… Он с бешенством схватил её за руку. – Maman, maman! сюда! – пронзительным голосом закричала Наденька, вырываясь от Александра, и, вырвавшись, опрометью бросилась бежать домой. Он сел на скамью и схватился руками за голову. Она прибежала в комнату бледная, испуганная и упала на стул. – Что ты? что с тобой? что ты кричишь? – спросила встревоженная мать, идя ей навстречу. – Александр Федорыч… нездоров! – едва могла проговорить она. – Так что ж так пугаться? – Он такой страшный… maman, не пускайте его, ради бога, ко мне. – Как ты меня перепугала, сумасшедшая! Ну что ж, что нездоров? я знаю, у него грудь бо-лит. Что тут страшного? не чахотка! потрёт оподельдоком – всё пройдёт: видно, не послушался, не потёр. |
