Стенинуначалимерещитьсяразмытыетёмныепятнанаперифериизрения. Онслышалхлопаньемножествакрыльевикарканье. Аещёемуказалось, чтосолнечныйсветзаокнамибудтобызатухал, иэтобылопохоженато, какеслибыясныйденьрезкосменялсяпасмурнымвечером.

— Боишься, Стенин? —Пелагеяликовала. —Боишься...вот-вотобосрёшьсяотстраха. Тынебосьужизабылкаковоэто, недержатьвсёподконтролем. Тысейчасвсеголишьжалкий, ниначтонеспособныйстарикашка.

— Заткнись! —прошипелон, невсилахотвестивзглядотеёглаз.

Пелагеярассмеялась.

— Ого! Тыещёпытаешьсячто-тотребовать! Нотыскоропоймёшь, чтовластьвэтомдомепоменялась. Отецобещаетустроитьтебетакойкошмар, чтотыбудешьмечтатьосмерти! «Твойдомбольшенетвоякрепость!» — этоегослова.

— Тыбредишь, Пепа, — Стенинубыловсётруднееговорить, егорассудоксловнобыгустымтуманомзатягивался, апередглазамипродолжалотемнеть. —Ты...тынесёшьбред...

ПелагеявзяласостолавилкуиуказалаейнаСтенина.

— Бред? Нухорошо, акактебетакое...прежде, чемтызастрелилмоегоотца, онкое-чтопрошептал. Яобэтомнемогузнать, новсёжезнаю!

Стенинухотелосьвыкрикнуть: «Ничертатынезнаешь!»Носилнеосталосьдаженато, чтобырототкрыть. ЛицоПелагеиемувиделоськаким-тосмазаннымилишьглаза, вкоторыхгорелиогонькибезумия, оставалисьчёткими. Иэтиглазастраннымобразомстановилисьвсёбольше, больше...

— Помнишь, чтотогдапрошепталмойотец? —вголосеПелагеизвучалаиздёвка. —Аможет, тыеготогданерасслышал? Онпрошептал: «Этоещёнеконец». Ибылправ, онзнал, чтовернётся. Яэтознал! И явернулся! Этоещёнеконец, Стенин, слышишь? Это, твоюмать, нихренаещёнеконец! Всётольконачинается!

Онпошатнулся, сделалсудорожныйвздохиопрокинулсясостула. Преждечемегорассудокполностьюнакрылатьма, онуспелподуматьотом, чторешениепомочьдевчонкебылосамойкошмарнойошибкойвегожизни.

Пелагеяподошлакнему, пихнуланогойвгрудь.

— Нет, Стенин, дажененадейся. Этоещёневсё.

Онанагнулась, подхватилаегоподмышкии, пыхтяиотдуваясь, поволоклавгостиную. Дотащиладодивана, оставилалежатьнаковре, затемвернуласьнакухнюи, какнивчёмнибывало, приняласьуплетатьзапеканкуисалат, будтодоэтогоинеелавовсе. Поглощалаедужадно, скаким-тозверинымурчанием. Онанабиваларотсосвирепымвыражениемналице, кусочкипищипадалисгубнастол, поподбородкустекалсоус. Съелапочтивсё, чтоприготовила, потомоткинуласьнаспинкустула, смачнорыгнулаипроизнесла:

— Эх, хорошо!

Глава 10

Стениночнулся, ноунегонехватилосил, чтобыдажепошевелиться. Больвголовепульсировалавтактбиениясердца, передглазамивсёрасплывалось, вушахзвенело. Памятьвозвращаласьнеохотно, сначалавспомниласьмяснаязапеканка, еёзапах, аужпотом, послепотокасумбурныхобразовимыслей, вспомнилосьповедениеПелагеи. Онауверяла, чтоснейразговариваетотец! Точно, всётакибыло. Идевчонказналато, чтознатьнемогла. Аещё...кажется, онвиделнакухнемельтешениетенейпохожихнаворон, ислышалкарканье!

Бред!

Всегоэтогобытьнемогло! Стениннапрягвсёсвоюволю, чтобыотвергнутьиррациональноеинайтилогичноеобъяснениеслучившемуся. Призвавнапомощьздравыйсмысл, онрассудилтак: онисПелагеейобедали, всёбылохорошо, запеканкаполучиласьотличной, девчонкавеласебяникаплиневызывающе, апотомунегослучилсякакой-топриступ, возможно, давлениерезкоподскочило, абытьможет, опухоль, откоторойонтакдолгопыталсяотмахиваться, наконец, проявиласебявполноймере. Второйвариантхотьивыгляделболеетревожным, страшным, ноказалсялогичнейпервого. Итак, снимслучилсяприступимозгсыгралзлуюшутку—породилчёртзнает, что. АнасамомделеПелагеянеговорилапросвоегоотца. Она..., наверное, онакак-топыталасьпомочь.

Неожиданнопробудилсяибесцеремонновстрялвнутреннийголос: «Неврисамомусебе! Небылоникакойзлойшуткимозга, простотебеэтожуткопризнавать!»Причёмэтотголосбылмощный, какледокол, онконкретноврезалсявсозданныелогикойльдины.