Ондоковылялдокровати, уселсяизадумалсянадтем, чтобудетдальше. Помощиждатьнеоткуда, ОтсекательнавернякараноилипозднополностьюзавладеетсознаниемПелагеи. Такчто, итогтаков: всёоченьиоченьпогано, ноэтонеповодсдаваться. Нужнодумать, искатьварианты. Емувспомнилисьслова, которыеонсказалОтсекателю: «Самотвоёсуществованиепотеряетсмысл, еслименянестанет». Да, онсказалэтисловасгоряча, почтибездумно; онисловнобызреливглубинахподсознанияивдругвырвалисьнаружу. Ивзбесилиманьяка, потомучто...этоистина? Неужелидействительноонтогдапопалвсамуюточку? Инеозначаетлиэто, что, еслиегонестанет, тоиОтсекательвернётсятуда, откудаонявился?

Естьнадчемпоразмыслить. Идляначаланеплохобынайтиответнавопрос: почемуманьяквообщевернулся? Причинаобязательнодолжнабыть. НеужелиОтсекательтаксильножелалмести, чтодажеаднесмогегоудержать? Аможет, онвсегдабылрядом? Возможно, этотупырьхотьисдох, ноегосущностьнеотправиласьтуда, кудаотправляютсягнилыедушиподобныхмразей, аосталасьивсеэтигодыкопиласилы...

Стенинпоймалсебянамысли, чтоегоразмышленияпохожинабредсумасшедшего. Покаонсчитал, чтоуПелагеираздвоениеличности, всёбылокудапроще, атеперь...мир, словнобысногнаголовуперевернулся. Теперьон, старыйбольнойполковник, размышляетнадвещами, которыеневписываютсянивкакиерамки, иприэтомчёткосознаёт: еслиначнётотрицатьэтивещи, топроявитнесусветнуюслабостьиглупость. Этокакшагатьпоминномуполю, отрицаяопасность. Чтобыборотьсясдьяволомнужнодляначалаповерить, чтоонсуществует.

— Яповерил, — прошепталСтенин, глядяназапертуюдверь. — Поверил...ичтодальше?

Онвспомнил, какПелагеябороласьзакаждыйшаг, пробираясьпоснегукворотам, иподумал, чтовсё-такихорошо, чтоонанесправиласьинепозваланапомощь. Теперьонэтоотчётливопонимал. Да, емухотелосьвыбратьсяизэтойпередряги, но, чёртвозьми, девчонкаведьопаснанетолькодлянего. Пускайоналучшебудетздесь, чемгде-то. ЗапределамикоттеджаОтсекательобязательноначнёткровавуюбойню, иегоколлекцияпальцевбыстропополнится. Ажелание, чтобыПелагеяпозваланапомощь, этоничтоиное, какэгоизм.

Стуквдверь—тихий, вежливый. АпотомСтенинуслышалехидныйголос:

— Спряталсяотменя, полковник? Вотужнедумал, чтотытакойтрус, — писклявоехихиканье. —Поросёнокспряталсявсвойсоломенныйдомик...Тынелев, полковник, тыпоросёнок. Ая—волк. Зубастыйтакойволчара. Иясейчаскакдуну, итвойхеровдомикразвалится...

— Ответьмненаодинвопрос! —громкосказалСтенин.

ПосленедолгойпаузыОтсекательспросил:

— Чтозавопрос?

— Тебенравилисьтедрессированныежирафы, которыхтывиделвцирке? —Стениннадеялся, чтоПелагеявсёсейчасслышит, вкакиебытёмныеглубинынизагналеёэтотмонстр. —Ответьчестно, нравились? Нравилось, каконикрутятшеямиобручи?

— Тычто, полковник, совсемумомтронутся? Какиеещёжирафы?

— Цирковые.

— Ничегоболеетупоговжизнинеслышал, — судяпоголосу, Отсекательбылозадачен. —Странныетывопросызадаёшь, оченьстранные. Ненравитсямнеэто.

Послышалисьшагииневнятноебормотание. Стенинпонял, чтоПепарасхаживаетпокоридорутуда-сюда. Скорозвукшаговпрекратился.

— Почемутыспросилменяобэтихжирафах, полковник? Отвечай!

Стенинусмехнулся.

— Самжесказал, чтояумомтронутся. Вотинесувсякуючушь.

— Нет, что-тоздесьнетак...нетак...- голосПепысталудаляться. Наступилатишина.

Стенинпродолжалнапряжённоглядетьнадверь, ожидая, чтоодержимаявернётся, нопрошламинута-другаяионрасслабился, ощущаятакуюусталость, словновкалывалсуткинапролётбезснаиотдыха. Однакоемубыложутковатозасыпать, онбоялся, чтовоснеопятьувидитжену, которая, вокружениичёрныхптиц, превращаетсявдряхлуюстаруху. Емухотелосьполногопокоя, хотябыненадолго. Такогопокоя, чтобыничегонеслышать, невидетьиниочёмнедумать. Покоя, похожегонасмерть.