Стенин долго сидел, прижимая ладони к вискам и отстранённо глядя в пространство перед собой, затем улёгся, закрыл глаза, отчаянно желая, чтобы глубокий сон снова забрал его.

«Я скоро умру», — подумал он. Эта мысль возникла неожиданно, в сознании словно бы вывеска с этими словами вспыхнула. И никаких особых эмоций она не вызвала — ни страха, ни грусти. Как будто смерть — это нечто обыденное, незначительное. За этой мыслью пришла другая: «Я не боюсь смерти, но у меня осталось незаконченное дело». И эмоции всё же прорвались — злость, досада. Ему было тяжко сознавать, что, когда он уйдёт в мир иной, Отсекатель останется здесь, и погубит не только Пелагею, но, возможно, ещё много людей. Это просто высший пик несправедливости!

— Стенин, это я, — раздался голос Пелагеи за дверью. — Он ушёл. Ты ведь не спишь, да?

— Нет, не сплю, — ответил он устало. Услышал шорох и догадался, что девчонка села на пол возле двери. Представил, как она сидит, обхватив руками колени — понурая, с печалью в глазах.

Прошло не меньше минуты, прежде чем она заговорила:

— Холодно... там, куда я попадаю, когда он приходит, теперь холодно. И страшно. Ты был прав, скоро я уйду туда и уже не вернусь, я это чувствую, — она долго молчала, потом продолжила таким тоном, словно находилась в полудремотном состоянии: — Я слышала, как ты спросил его про жирафов..., и я поняла, почему ты задал этот вопрос... Я всё поняла. Не было никаких походов в цирк по субботам... Не было никаких жирафов. Я всё это выдумала, и сама же в эту хрень поверила. Придумала сказку про заботливого любящего папашу. Зачем? Наверное, мне так было легче. За этой ложью я словно бы от чего-то пряталась. Мой отец был паршивым отцом, он мать избивал и нам с бабушкой доставалось. Я всё вспомнила. Сказки больше нет. Теперь я знаю правду и что мне с этой правдой делать, а, Стенин?

— Злиться, — ответил он не раздумывая. — На отца злиться. Ненавидь его так, чтобы он через эту ненависть пробиться не смог, и не сумел снова захватить твой разум. Быть может, тогда он уйдёт туда, откуда явился.

Пелагея фыркнула.

— У тебя всегда есть план, верно? Ты всегда знаешь, что делать. Вот только... не думаю, что моя ненависть его остановит. Да и устала я ненавидеть. Все чувства во мне словно погасли и теперь... пустота какая-то.

— Ты сдалась, даже не попытавшись бороться. Значит, он уже победил, — Стенин не хотел этими словами ни задеть её, ни вызвать у неё хоть какие-то эмоции. Просто констатировал факт.

Она поднялась.

— Боже, как же напиться хочется. Душу продала бы за бутылку самогонки. Пойду чайник поставлю. Ты можешь выйти, пока его нет.

— Я здесь останусь.

— Как знаешь. Есть не хочешь?

— Нет.

— Я всё равно тебе чаю и бутерброды сделаю. Оставлю под дверью. Захочешь, возьмёшь.

Она ушла, а Стенин повернулся на другой бок и закрыл глаза. Он никогда не испытывал одиночества, но сейчас это чувство накатило, придавило всей своей тяжестью. Ему хотелось оказаться среди большого количества людей — хотя бы на минуту. А там, будь что будет, а потом — хоть в самые глубины ада.

Минут через десять Пелагея, как и обещала, принесла и поставила под дверью поднос с чаем и бутербродами. Спросила:

— Ты спишь, Стенин?

Он не ответил, и она ушла.