|
Ma‑аленький такой ускоритель… И ни‑ког‑да – слышите? – никогда бы ничего не было, если бы мы не сосчитали нейтроны. А «счетчик» – это я. Перед вами, собственной персоной‑с!.. Ха‑ха‑ха!.. Я тоже. Этот прибор… – Корзун едва не ткнулся побагровевшим лицом в недоеденный салат, но вовремя спохватился, тряхнул головой и снова почти беззвучно засмеялся. – Не‑ет, вы не подумайте – в списках авторов меня нет. Не‑ту‑ти! Я ведь молодым тогда был – к чему? Вот работать – это Корзун, а получать… Он мне давал писать рецензии… с высочайшего, так сказать… А денежки – денежки себе, в карманчик‑с. Мелочь! Академик, светило, а такая мелочь! Теоретических работ не читал, а уж открыть контейнер с порошком плутония – куда там!.. Это – я. Тщеславен‑с, погоня на уме – кто, он или америкашки? Спешил. Спешил академик: они в Беркли сто первый элемент как назвали?.. А‑а!.. То‑то. – Корзун наклонился ко мне и заговорщицким шепотом, размахивая перед моим носом, будто делая на нем зарубки, старательно выговорил по слогам: – Мен‑де‑ле‑е‑вий!.. Задело его, понимаете? По восемнадцать часов кряду работать заставлял, чтобы успеть опе‑редить их в открытии сто второго, а там и сто четвертого… И все ради одного‑ увековечить в его названии свое бессовестное имя!.. – Он замолчал вдруг и, к моему удивлению, отставил рюмку. – И тогда я бросил его. Я не железный, но и не холуй. Мне бы потерпеть – кто знает, как тогда сложилась бы судьба, но как говорили древние, «терпение нужно человеку тогда когда оно уже иссякло». Я ушел, хотя знал, что у этого академика громкая слава и соплей его не перешибить… Потом – Урал. Зона… самая настоящая, с зеками, собаками, а посредине – мы. Колючка вокруг. – Физик размашисто очертил периметр, сшибив со стола бутылку с шампанским. Я успел подхватить ее. – Простите… Горючее для бомб – плутоний… Куча денег, которые некуда потратить, чужие жены с тоски… Но я – нет, слышите? Ни‑ни! Я там – да, да, там! – диссертацию! Назло. Себе, ему, всем им. И – в партию, ка‑неш‑на, в партию, голубчик, ленинскую нашу, родимую‑с – как штык! «Что вы знаете о принципе демократического централизма, а?..» Ха‑ха‑ха! Н‑да‑а… А зачем все? Зачем загрызали, затаптывали в грязь, замораживали людей – многие тыщи! – строя города, если стоят они теперь брошенные, никому не потребные, грязные… Бр‑р… И Петр… Сколько жизней, бог ты мой!.. Санкт‑Петербург – вы вслушайтесь только! – посреди русской земли. Санкт… сантк… Тьфу!
– А что было потом, Александр Иванович? – осторожно вернул я физика к его истории. – Потом?.. Ах да, потом… – Он наморщил лоб, снова взял рюмку. – Потом Киев. Вы знаете, кто такой Пасечник? – Знаю. Человек, который разводит пчел и добывает мед. Корзун закатился громким хохотом, расплескивая водку. – Ха‑ха‑ха! Остроумно! Очень остроумно!.. Вот именно: разводит пчел, чтобы они собирали мед. А он потом этот мед ест. Или продает… Вот и здесь был такой Пасечник, который решил завести своих пчел. А мне отводилась роль этой… как ее… пчеломатки, что ли?.. Ха‑ха‑ха?.. Академию наук со временем обещали, квартиру – все! И даже научную работу… Где?.. А‑а! В Ко‑пен‑га‑ге‑не! Да‑да, не смейтесь. Институт Нильса Бора, слышали?.. Я клюнул. И глубоко‑о заглотил наживку, оч‑чень глубоко! Правда, через месяц меня из Дании отозвали. Из уютнейшего отеля «Аксельборг», куда ко мне захаживала очаровательная, милейшая особа в капроновых чулочках со швом… Вы помните такие чулочки – со швом?.. Нет, вы не помните, а жаль. |
