– Алло… кто это? – гундосит сестра. Простыла или плачет?

– Привет, Тань!.. Как делишки?

И вдруг – почти визг:

– Жека, это ты?!. Жека, ты где?! Где ты?!

– Да в Киеве я, в Киеве, чего орешь?

Сквозь слезы:

– Подлец, что ты наделал?! Что ты наделал, Жека?!

– А ну тихо! – пора распределить роли. – Подбери сопли и объясни, что случилось?

У самого сердце – трах‑тах‑тах! Случилось ведь.

– Женя, слушай меня внимательно. Ты должен позвонить по телефону… сейчас, немедленно!..

У меня нервы тоже не из вольфрама.

– Кому я должен, едрена корень?! Толком объясни!

– Они… они Мишку украли! Из‑за тебя, идиот! Из школы вчера увели, потом позвонили и оставили телефоны в Киеве и в Москве… Что ты наделал, Женя?!

Она кричит – я не слышу. Кровь так стучит в висках, что я не слышу даже своего голоса.

– Говори, – выдавливаю.

– Мишеньку похитили! Если с ним что случится, я тебе никогда…

– Телефон говори!!!

Пауза.

– Киевский?

– Оба!!!

Заикаясь и всхлипывая, она диктует цифры, я записываю чужой ручкой на чужом календаре.

– Выпей тазепама и ложись спать, – вешаю трубку.

Теперь у меня в кармане коллекция листков: из блокнота, из записной книжки, из календаря. Каждая – в двенадцать миллионов долларов ценой. Девушка стянула с головы наушники, парень перестал печатать – я испугал их своим криком.

– Извините…

Какие‑то запутанные коридоры – сразу не выберешься. Все плывет перед глазами. Как они здесь курят!.. Где мой «Кэмел», кстати?.. На кого‑то натыкаюсь по пути, сыплются папки на пол.

– Простите…

Безвкусная затяжка и мелкая водяная взвесь возвращают мне существование. «Мишка… Мишка… Мишка», – тупо стучит в висках. «Сволочи!.. сволочи!.. сволочи!..» – рвется из грудной клетки. «Что делать?.. что делать?.. что делать?..» – спрашивает правое полушарие у левого.

А левое молчит…

Племяш стоит дороже моей жизни с двенадцатью миллионами долларов в придачу. Мне ничего не оставалось делать, кроме как звонить и соглашаться на все условия. От немедленного звонка удерживало лишь опасение за Хобота и Валерию, хотя так и подмывало обменять себя на Мишку поскорее. Вначале нужно было забрать «дипломат», и действовать предстояло как никогда быстро и наверняка. Пока не отдадут Мишку – вишневыми косточками им не плевать!

Я вернулся в филармонию и узнал, что репетиция закончилась и все оркестранты разошлись. Звонок из автомата в гостиницу также оказался безрезультатным: Валерии в номере не было. Ждать, пока она объявится, я не мог, стало быть, к Хоботу нужно было добираться самому. «Может, это и хорошо, – подумал я, – не придется и дальше втягивать пианистку». С другой стороны – едва ли мне хватило бы на частника оставшихся денег, светиться же на вокзале было опасно, к тому же я не знал ни откуда, ни в каком направлении ехать в этот Козин. Можно было загнать неидущие «командирские», но при нынешнем завале импорта найти на них покупателя не проще, чем на партию «красной вишни».

В раздумье я брел по Крещатику. Голоса людей и шум моторов сливались в одну протяжную, длинную ноту; время стало абстрактным понятием, точно застыло.