Хоботов удобно сидел на топчане, прислонившись к печной трубе. На меня в упор смотрели его пытливые глаза и короткий ствол «мини‑узи»[7] с глушителем.

– Не нашел? – спросил он с усмешкой.

Я бы ему ответил, если бы не онемел.

– Садись, – приказал он властно. – Садись и рассказывай все по порядку. Рыпаться не советую: бью с тридцати шагов в копеечку.

За мной была Москва, но черт бы с ней, если бы не Танька и ее единственный сын, мой любимый племянник!

– «Дипломат» у вас? – спросил я подавленно.

– У меня, у меня.

Спрашивать, почему он не сдал его в БЕЗО, было лишним: в этой истории фигурировала Валерия. Ничего не оставалось делать, как повиноваться. Я сел и, собравшись с мыслями, стал рассказывать…

Рассказывал все без утайки, не пропуская деталей (точности воспроизведения событий помогали выкуренные шестнадцать сигарет, но они были единственным, о чем я умолчал). Генерал слушал, не мигая, глядя куда‑то в сторону, за все время ни разу не перебил меня, только в его глазах и едва заметном движении губ я иногда улавливал иронию – в местах рассказа, сопровождавшихся моими выводами, чувствовалось, что он просчитывал ситуацию на другом компьютере. Когда я дошел до блокнотных листков и стал выгребать их из карманов, он отставил пушку в сторону и протянул руку. Дождавшись, когда он изучит записи, я присел рядом и рассказал о своем звонке в Москву и похищении Мишки. Здесь Хоботов не удержался, скрипнул зубами и покачал головой, что должно было, видимо, означать негодование.

«Ваши методы, Константин Андреевич!» – так и подмывало влепить, но накатившая усталость заставила завершить рассказ совсем по‑другому.

– Я заболел, Константин Андреевич, – сказал я упавшим голосом и, разглядывая разноцветные круги перед глазами, добавил: – Очень…

Он встал, перебросил пистолет из лапы в лапу, отстегнул магазин и щелчком затвора выбросил из ствола патрон.

– Это я вижу, – сказал недовольно и стал спускаться по лестнице.

В гостиной он спрятал оружие в ящик комода, туда же сунул листки. Ящик был тяжелым, вместительным, и я подумал, что в нем, наверное, лежит «дипломат». Хозяин запер комод на ключ. Добавить к рассказанному мне было нечего, оставалось ходить за ним в ожидании резюме.

На кухне он взял большую эмалированную кастрюлю, бросил в нее гроздь калины, несколько каких‑то веточек, плеснул из чайника кипятку и поставил все это на газ.

– Продержись еще чуток, – вдруг сказал по‑отечески. – Надо позвонить.

Мы вышли во двор, дошли до калитки.

– Вон там за углом, – кивнул он в сторону, откуда я приехал, – есть телефонная будка. Наберешь киевский номер. Скажешь, завтра в полдень возле универмага «Украина». Там многолюдно, по крайней мере, они не рискнут стрелять в толпе. Дальше: ни на какие их условия не соглашайся. Привезут пацана – получат «дипломат». Дай им понять, что знаешь о содержимом контейнера. И еще. говори не больше тридцати секунд. Все понял?

Я кивнул.

– Пацан‑то в Москве, – засомневался было.

Он посмотрел на «сейку».

– У них еще двадцать часов, привезут!

Я вспомнил о «скорой» и спросил о ней у генерала.

– Забудь, – отрезал он. – Действуй!

Я вышел за ворота.

– Тридцать секунд! – услышал напутствие вслед.

Мог бы и не повторять – дошло же до меня, почему нужно звонить не из его дома, где в каждом помещении стояло по телефону, а из автомата за углом.

Будка была изуродована похабными надписями.