..
- Замолчите! - сказал Стивенс. - Не надо!
- ...и теперь ее право, ее черед, да еще если она...
- Нет! - сказал Стивенс. - Нет! - Но Рэтлиф не только сидел за рулем,
он и руку держал на ключе зажигания, прикрывал его.
- ...всегда знала, что случится, когда того выпустят, и не только она
знала, но и Флем тоже знал...
- Не верю! - сказал Стивенс. - Никогда не поверю! Не могу я поверить, -
сказал он. - Неужели вы не понимаете - не могу!
- И тут выясняется еще одно, - сказал Рэтлиф. - Выходит, что ей надо
было решиться, и притом раз навсегда, а то будет поздно. Конечно, она
могла бы и подождать два года, когда и сам господь бог никак не удержал бы
Минка в Парчмене, разве только прикончил бы его, и ей тогда не нужно было
бы беспокоиться, хлопотать, а кроме того, она сняла бы с себя всякую
моральную ответственность, хоть вы и говорите, что никакой морали нет. Да
вот не стала она ждать. Тут-то и призадумаешься - а почему? Может, тут вот
что, может, если бы в раю людей не было, так и самого рая не было бы, а
если бы ты не ждал, что там встретишь людей, которых ты на земле знал, так
никто бы туда и не стремился попасть. А вдруг когда-нибудь ее мать скажет
ей: "Что же ты не отомстила за меня, за мою любовь, хоть поздно, да
найденную, почему ты стояла в стороне, ждала, зажмурясь: будь что будет?
Разве ты сама никогда не любила, не знала, какая она, любовь?.." Держите!
- сказал он. Он вынул белоснежный, безукоризненно выстиранный и
выглаженный носовой платок - весь город знал, что он их не только сам
стирал и гладил, но и подрубал мережкой тоже сам, - и вложил его в слепую
руку Стивенса, потом включил зажигание и фары. - Ну вот, теперь все в
порядке, - сказал он.
С дороги уже исчезли обе колеи. Только овражек, заросший шиповником,
круто шел в гору.
- Я пойду вперед, - сказал Рэтлиф. - Вы в городе росли. А я даже
электрической лампы не видел, пока не стал бриться опасной бритвой. -
Потом он сказал: - Вон оно. - Покатая крыша, совершенно завалившаяся с
одного угла (Стивенс никогда бы не подумал, что тут раньше стоял дом, он
просто поверил Рэтлифу на слово), а над крышей - одинокий старый кряжистый
кедр. Стивенс чуть не упал, споткнувшись об остатки огораживавшего двор
забора, тоже поваленного, густо заросшего вьющимися розами, уже давно
одичавшими. - Идите за мной, - сказал Рэтлиф. - Тут старый колодец, я как
будто знаю, где он. Надо было захватить фонарик.
И вот в осыпающейся щели, внизу, в глубине, в том, что когда-то было
фундаментом дома, показалось отверстие, черная полузасыпанная дыра,
зияющая у их ног, словно сам разрушенный дом ощерился им в лицо. Рэтлиф
остановился. Он негромко сказал:
- Вы ведь этого револьвера не видали. А я видел. Похоже, что это был
вовсе не десятидолларовый револьвер. Похоже, что такие револьверы продают
по девять с половиной долларов пара. Может, у него второй еще остался, -
но тут Стивенс, не останавливаясь, протиснулся мимо него и осторожно
нащупал ногой что-то вроде ступеньки; вынув из кармана золотую зажигалку с
монограммой, он зажег ее и при слабом колеблющемся свете стал спускаться
вниз, и Рэтлиф, идя за ним, говорил: - Ну конечно, теперь он на свободе. |