Неожиданно из за угла, ковыляя по разбросанным на дороге камням, выползло «такси». В салоне, рядом с водителем, восседает… Ларин. В белой безрукавке, чисто выбрит. Заметил меня и сделал вид – не узнал. Даже отвернулся, скотина.

Я остановился. Внутри ожил надоедливый червячок и принялся толкать хозяина мокрым носом.

– Что случилось? – забеспокоился Ваютин. – Очнись, Славка… Что с тобой?

– Ларин, – выдавил я с трудом. – В машине – Ларин…

– Быстро, побежали!

Заковылял Ваютин не за машиной – к видневшемуся вдали приземистому серенькому домишке с роскошным цветником перед фасадом. Я – за ним. За полчаса осилили остающиеся полквартала.

Возле калитки – заплаканная девчушка лет тринадцати.

– Дом Тиберидзе? – одолев одышку, с ходу включился Ваютин.

– Да…

– Ты – дочь Надежды Семеновны?

Повторить «да» не хватило сил, девочка ограничилась кивком. И – заплакала.

– Где мать? В доме?

– Увезли… Скорая помощь…

– Когда?

Этот вопрос можно не задавать – за угол заворачивала машина «скорой помощи».

Я обессиленно опустился на скамейку рядом с дочерью проводницы. Ваютин устроился с другой стороны. Кажется, его охватило такое же волнение… Неужели, новое убийство?

– Успокойся, – Витюня достал из кармана носовой платок, вытер слезы, текущие из глаз ребенка. – Нам нужно с тобой поговорить…

Постепенно девочка пришла в себя, перестала плакать и стала отвечать на наши вопросы. Едва слышно, неуверенно.

Оказалось, что во время недолгого разговора с приехавшим «дядей» мать почувствовала себя плохо. По счастливой случайности к соседу пенсионеру приехала «скорая». Она и увезла женщину в больницу.

– Ты не слышала о чем дядя говорил с матерью?

– Нет… сидела на улице…

Остальное мы с Ваютиным додумали сами.

27

Не в пример глааврачу больницы в Майском, местный эскулап – молодой и решительный. Говорит резко, отрывисто, будто дрова рубит.

– У больной Тиберидзе – обширный инфаркт. Никаких свиданий, никакмх допросов. Запрещаю.

Ваютин разочарованно спрятал служебное удостоверение. Понял – глухую защиту врача не прошибить, просьбы и настояния отлетают от него, как теннисные мячи от стенки. Да и настаивать глупо: инфаркт не насморк и не головная боль.

– Когда она сможет ответить на вопросы?

Доктор задумчиво посмотрел в окно. Словно пытался отыскать там ответ.

– Трудно сказать. Позвоните через недельку.

Для него неделька – минимальный срок, для Ваютина – терпимый, для меня – вечность. До конца пребывания в санатории остается меньше двух недель.

Но ничего не поделаешь, пришлось изобразить радостное согласие.

Вышли мы из больницы, огорченно повздыхали. Жаль, конечно, проводницу, но её не ударили ножом, не застрелили, не подсунули ядовитое питье, незаметно пройдет неделя, поговорим, разберемся. Главное – узнать, о чем говорил с ней Ларин, что вызвало сердечный приступ?

– Беру тайм аут, – с извинительной улыбочкой об»явил Ваютин. – Когда то и своими делами надо заняться. Не все же помогать…недоумкам. Как бы начальство на дыбы не поднялось: за что вам деньги платим, господин сыщик?… А у нас, между прочим, обстановочка не лучше московской. Так что – звони, информируй.

Я понимаю Витюню. Сам недавно варился в такой же криминальной каше, а у него она, возможно, погуще. Иногда даже булькает. Под боком идет война в Чечне, плюс – курортный сезон, когда на Кавказ тянутся не только законопослушные граждане страны, но и бандитское отребье.