Простушка щурила накрашенные глазки, складывала нарисованные губки в недоверчивую гримасу.

– А почему сама не едешь?

– Уже купила! – радостно почти кричала Крымова. – Две кофточки и свитер!

Из чемодана выпархивают вещи, купленные, насколько меня посвятили, в Москве.

– Я бы, конечно, поехала, – заколебалась простушка, – но, признаюсь, поистратилась. А экскурсионные путевки дороги – боюсь не осилить… Плюс – кофточки… Дала телеграмму мужу – вот вот получу…

– Какие проблемы? – мигом позабыл я про свой оттощавший карман. – Куплю вам путевочку, ссужу деньги на обновы. Получите от мужа – возвратите.

Отлично понимал – никакого возврата долга не будет. Обычная плата за освобождение комнаты…

Людмила уезжала на дармовую экскурсию, а мы с Ленкой до её возвращения наслаждались любовью. Даже на процедуры не ходили, столовую не навещали, ограничивались бутербродами и сухим вином.

Но нельзя же ежедневно избавляться таким образом от наглой вымогательницы! Никаких средств не хватит. А мы так изголодались джруг по другу, что даже нескольких суток не хватит для утоления любовного голода.

Остается единственный выход – Ларин.

Я начал продумывать намеченную «операцию». Учитывая сложный характер блондина, нужно подготовить и отрепетировать ненавязчивые фразы. Такие, чтобы Степан Степанович не заподозрил моей заинтересованности.

Случайная беседа несколько нарушила планы.

– Вы не узнавали, как чувствует себя наша проводница? – предельно равнодушно спросил однажды Ларин, не отрываясь от газеты. – Оклемалась или – без улучшения?

Я насторожился.

– А почему бы вам самому не позвонить? Вдруг Надежда Семеновна пришла в себя и вспомнила, куда дела вашу бритву.

Отталкивающий жест ребром ладони – от груди к собеседнику. Такой знакомый, что во мне ожил знакомый червячок. Думай, сыщик, вспоминай!

– Избавьте. Терпеть не могу назойливости, в том числе, и собственной!

Все правильно, не придерешься. Культурный человек, щепетильный до предела. И такие тоже бывают.

Признаться в том, что суровый доктор разрешил свидание с Тиберидзе через пять дней? Лучше не говорить об этом. Версия с Лариным далеко не исчерпана, малость потускнела, отодвинулась в сторону, но ещё дышит.

– А я вот по натуре – настырный нахал. Вчера позвонил. Сведения – малоутешительные. Боюсь, свидание с больной разрешат не раньше, чем через неделю.

Вот и весь разговор. Ничего определенного – легкий аромат подозрительного равнодушия. Ларин сочувствует человеку, попавшему в беду, но это кажущееся сочувствие до того припахвает примитиным притворством, что вызывает невольную настороженность.

Ларинское притворство можно было если не оправдать, то хотя бы смириться с ним, если бы Ваютин во время очередной встречи у тети Паши не сообщил интересную новость. В больницу позвонил какой то мужчина и поинтересовался состоянием здоровья больной Тиберидзе. Отрекомендовался любящим племянником.

У меня ни малейшего сомнения: звонил Ларин. Витюня сомневается. Надежда Семеновна живет в Пятигорске уже лет десять, наверняка обрела за это время родственников, друзей и подруг.

– И что же ответил звонившему занудливый врач?

– К сожалению, такого поворота событий мы не предвидели. Врача не предупредили. Он ответил то же, что и нам: дней через пять разрешит свидание.

– Недоработочка…

– Да, допущена досадная оплошность, – согласился Ваютин. – Надеюсь, теперь ты понимаешь, что тебя постараются убрать до того времени, когда ты пойдешь к проводнице?

Соглашаться не хотелось – не позволяло идиотское самолюбие.

– А что может выболтать Надежда Семеновна? Какими такими секретами она владеет?… Твои страхи явно преждевременны.