Теперь я совсем по‑другому смотрел на Григория. Он стал чем‑то большим, чем товарищ, друг. Исподволь я завел с ним разговор о будущем, повернул на то, что без математики сейчас ничего не сделаешь. Мои одинокие занятия анализом теперь ожили: у меня появился ученик, и какой ученик! Часами мы просиживали за доказательством тончайших теорем из «Теории функций действительного переменного», томик Александрова и Колмогорова я привез с собой.

Григорий обладал незаурядным математическим вкусом. Кое‑что ему не нравилось, и тогда я изобретал новые доказательства, менял подход. Позже я показал тетрадку с этими доказательствами знакомому математику. Тот внимательно их просмотрел и обещал содействие в издании новых доказательств в виде отдельного сборника, но…

Прошли годы. Григорий уехал на Сахалин. Както он разыскал меня в Москве. Мы пошли с ним в Третьяковку.

– Я, сидя на Сахалине, мечтал: приеду в Москву и пойду с тобой, обязательно с тобой, в Третьяковку. Ведь ты это знаешь назубок.

– Ну, конечно, Григорий, а как же… – сказал я и буквально через минуту ужасно опростоволосился. Мы подошли к одному из бронзовых бюстов работы Шубина. Кажется, это был бюст императора Павла. На его литой груди висела цепь с крестом Мальтийского ордена.

– Здорово отлито, – сказал Григорий. – И крест и цепь. Это что, из одного все вылито?

Я уверенно подтвердил, а Григорий осторожно дотронулся до креста и тот дрогнул на цепи.

– Нет, Мишенька, его потом припаяли, – сказал Григорий, – а я думал, что ты тут все изучил досконально.

Я покраснел, до сих пор мне стыдно, и как это я не догадался! А еще художник…

СОВЕТ ДРУЗЕЙ

– Странно, что вы не рассказали мне о вашем Могикане, – сказал Платон Григорьевич, когда Диспетчер вошел в комнату медпункта. – Мне почему‑то казалось, что вы тоже дружили с ним.

– Да, Могикана я знал с детства. Но о нем будет речь впереди… И искать его не нужно было. Он жил в Москве и сразу согласился приехать в назначенный день. Леонид, сосед мой, съездил в Ленинград, разыскал там Ушакова через своего бывшего командира башни, который к нему хорошо относился. А Ушаков знал, где служит Ладожский. Из Ленинграда позвонили ему, договорились обо всем. В общем через месяц ко мне съехались все, все, кого я хотел видеть. В тот день я носился с вокзала на вокзал. Не встретил только Григория, но он прилетел самолетом и ждал меня дома. Пожалуй, Григорий изменился больше всех. Как‑то разросся, стал еще более коренастым, отпустил усы, обзавелся очками.

Время тянулось удивительно медленно, так как до приезда Ушакова я не хотел начинать.

– Вот все съедутся, тогда и поговорим, – сказал я им. – Иначе меня просто не хватит…

В восемь часов вечера я услышал, что меня ктото спрашивает. Я выглянул из окна. Там стоял Валентин Ушаков. Он был в штатском, но я уже знал, что полковник Ушаков – это и был он, помните я встретил его статью в «Красной звезде»?

«Я вижу, – сказал Борис Ладожский, – что у нас полный кворум и следует разыграть, кому идти за вином…»

«Делу – время, потехе – час, – заметил Димка. – Но как решит общество…»

«Судя по письму, – сказал Григорий, – сегодня нам понадобятся трезвые головы».