|
Изумительным качеством наших луков, повергавших в трепет всякого мальчишку, наблюдавшего за нашими сражениями, мы были обязаны… – уж не знаю, говорить или нет… – мы были обязаны тому, что Великий Вождь брал для луков крепкие и гибкие стволы старой сирени. (И да содрогнутся сердца любителей цветов!) После того как ночная тень приходила на землю и молочная сверкающая звездная река – дорога в царство теней, в Страну Понима – из конца в конец перебрасывалась по черному, как ночь, небу Украины, наш Великий Вождь, кряхтя, забирался в густые заросли сирени, вырезывал ножом еще днем отмеченные стволики, тщательно прятал ветки и листву и, так же кряхтя, говорил:
– Вы ж меня на цугундер отправите, бисовы диты! Ну если ж садовник узнает? Это ж уголовное дело. А оджибвеи и дакоты, налегая животами на концы срезанных палок, восторженно шептали: – Дедушка, мне сделайте вот из этой палки! Великий Вождь, вы обещали мне. Ни у кого из нас и в мыслях не было, что дедушка принадлежит Дмитрию, что он его, а не наш дедушка. – А почему, дедушка, вы Дмитрию такой наконечник для стрелы хороший сделали, а мне нет? – заявил я как‑то ему. – Прошу прощения, Быстроногий Олень, – смущенно и радостно сказал дедушка. – Я сегодня, сегодня же сделаю… Димкин дедушка любил огородничать. У него была небольшая делянка, на которой произрастали морковь, капуста, кукуруза и несколько высоких огромных подсолнухов. Прошлый год он засеял делянку только одним картофелем, и Димка, рассердившись за что‑то на него, сообщил нам потрясающий факт, в который мы и верили и не могли верить, так он не вязался в нашем сознании с обликом Великого Патриарха. Оказывается, дед сам сторожил свою картошку, для чего каждый вечер ходил ночевать на поле. Он ставил свою деревянную раскладушку прямо посередине поля и укладывался на нее, вооружась огромной дубиной. Как‑то осенью он проснулся и обнаружил, что из всех кустов картофеля сохранилось только три куста, и то под его раскладушкой. Неизвестные воры очистили все поле, и ни огромная дубина, торчавшая из раскладушки, ни богатырский храп деда не смогли помешать злоумышленникам. Моему вступлению в племя, да еще в качестве Быстроногого Оленя, предшествовала сложная процедура испытаний. Димка приложил всю свою выдумку, стремясь отыграться за поражение у зоологической карты, которое я ему нанес. Он пытался меня, знатока Альфреда Брэма и личного друга африканской мартышки Джулии, засыпать каверзными вопросами! Не глядя на карту, я называл ему таких животных, о которых он даже не слыхивал' Это в общем было не удивительно, потому что я, воодушевившись, произвел на свет ряд таких зверей, которые привели бы в смущение самого Бюффона. Утром, перед Великим Испытанием Мужества, меня поманил пальцем дед и сказал: – Ты ничего не бойся… Я буду рядом… А Шура прямо заявил: – Выполняй все смело и ничему не верь! Вооружившись такой могучей поддержкой, я смело углубился в тенистую аллею, где мне туго‑туго завязали глаза и повели в Ущелье Скальпов, где должны были производиться испытания. Димка постарался на славу: как я ни моргал глазами, сквозь повязку не пробивался ни один лучик света, и холодок страха тихонько вполз в мою ослепшую голову. – Внимание! – командовал Димка. – Поставьте его на доску… Так… Ты, бледнолицая собака, желаешь ли принять первое испытание? – Я кивнул. – Перед тобой качающийся узкий мост через Ущелье Скальпов. Один неверный шаг, и ты рухнешь в шумящий поток, и тело твое поглотит Великое Соленое Озеро. А на дне ущелья лежит битое стекло и консервные банки с острыми краями. Согласен ли ты подвергнуться испытанию? – Я снова кивнул, и Димка скомандовал: – Иди! И я пошел. Подо мной действительно была узенькая длинная‑длинная доска, она прогибалась под моей тяжестью, где‑то рядом шумело море, а свежий утренний ветерок создавал ощущение открытого пространства. |
