|
Заглоба выпил залпом, хотя в кубке было эдак с полкварты, и, не успев даже обтереть усов, жалобно завопил: - Был бы я тварью неблагодарной, если бы не выпил и за тебя. Наливай, мальчик! - Спасибо, друг! - сказал брат Ежи. В бутыли показалось дно, Заглоба схватил ее за горло и разбил вдребезги, потому что не выносил вида пустой посуды. На этот раз все быстро уселись и поехали. Благородный напиток согрел кровь живительным теплом, а души надеждой. Щеки брата Ежи покрылись легким румянцем, взгляд обрел прежнюю быстроту. Рука его невольно потянулась к усикам, теперь они снова, как маленькие шильца, торчали вверх, едва не касаясь глаз. Он с любопытством оглядывался по сторонам, будто бы видел все вокруг впервые. Вдруг Заглоба хлопнул себя рукой по коленям и ни с того ни с сего крикнул: - Гоп! Гоп! Как только Кетлинг тебя увидит, полегчает ему, всенепременно! И, на радостях обхватив Михала за шею, принялся обнимать его изо всех сил. Володыевский не остался у него в долгу, и они с чувством прижимали к груди друг друга. Ехали молча, но молчание это было целительным. Тем временем по обеим сторонам дороги появились слободские домики. Все вокруг так и кипело: туда и сюда спешили мещане, пестро разодетая челядь, солдаты, шляхтичи, разряженные в пух и прах. - На сейм съехался народ, - объяснял Заглоба, - может, и не всякий по делу, но поглядеть да послушать всем охота. Постоялые дворы да корчмы переполнены - угла свободного не найти, а уж шляхтянок на улице больше, чем волос в бороде!.. До того хороши, канальи, что порой человек готов рунами захлопать, аки gallus <Петух (лат.).> крыльями, и запеть во всю глотку. Гляди! Вон видишь, смуглянка, лакей за ней накидку зеленую несет, вон какая гладкая, а?! Тут пан Загдоба толкнул Володыевского кулаком в бок тот глянул, усы у него встопорщились, глазки блеснули, но в ту же минуту он опомнился потупил взгляд и после краткого мотания сказал: - Memento mori! А Заглоба снова обнял его за шею. - Peramititiam nostram <Во имя нашей дружбы (лат.).>, Михал, коли любишь меня, коли уважаешь мою старость, женись! Столько вокруг девиц достойных, женись, говорю! Брат Ежи с изумлением посмотрел на друга. Пан Заглоба не был пьян, он, бывало, выпивал трижды столько и не заговаривался, стало быть, и сейчас повел такие речи разве что от избытка чувств. Но всякая мысль о женитьбе казалась Михалу кощунством, и в первое мгновение он был так изумлен, что даже не рассердился. Потом сурово посмотрел на Заглобу и сказал: - Ты, сударь, должно быть, перебрал малость! - От души говорю, женись! - повторил Загдоба. Пан Володыевский глянул еще угрюмей: - Memento mori! Но Заглобу не так-то легко было положить на обе лопатки. - Михал, если ты меня любишь, сделай это ради меня и думать забудь про свое “memento”. Repeto <Повторяю (лат.).>, никто тебя не неволит, но только служи богу тем, для чего он тебя создал, а создал он тебя для сабли, и, должно быть, такова была его воля, коль сумел ты достичь в сем искусстве такого совершенства. |
