|
Нет, лучше пусть всем нашим врагам будет наука. - Но все-таки ты ведь убивал? - Да, - сказал Ансельмо. - Много раз убивал и еще буду убивать. Но без всякой охоты и помня, что это грех. - А часовой? Ты шутил, что убьешь часового. - Так ведь это шутка. Я бы и убил часового. Да. Не раздумывая и с легким сердцем, потому что это нужно для дела. Но без всякой охоты. - Ну, пусть убивают те, кто это любит, - сказал Роберт Джордан. - Там восемь да здесь пятеро. Всего тринадцать для тех, кто это любит. - Таких много, которые это любят, - сказал Ансельмо в темноте. - И у нас их много. Больше, чем таких, которые годились бы в бою. - Ты когда-нибудь бывал в бою? - Нет, - сказал старик. - Мы дрались в Сеговии в самом начале войны, но нас разбили, и мы побежали. Я тоже бежал вместе с другими. Мы не очень хорошо понимали то, что делали, и не знали, как это надо делать. А потом у меня был только дробовик, заряженный крупной дробью, а у guardia civil были маузеры. Я своим дробовиком их и за сто ярдов достать не мог, а они с трехсот били нас, как зайцев. Они стреляли много и хорошо стреляли, а мы перед ними были как стадо овец. - Он помолчал. Потом спросил: - Ты думаешь, у моста будет бой? - Может быть. - Я еще никогда не видел боя так, чтобы не бежать, - сказал Ансельмо. - Не знаю, как я себя буду вести в бою. Я человек старый, вот я и подумал об этом. - Я тебе помогу, - ответил ему Роберт Джордан. - А ты часто бывал в боях? - Несколько раз. - Что же ты думаешь, как там все будет, у моста? - Я прежде всего думаю о мосте. Это мое дело. Подорвать мост нетрудно. Но мы подумаем и об остальном. О подготовке. Все будет написано, чтобы каждый знал. - У нас мало кто умеет читать, - сказал Ансельмо. - Все будет написано, но, кроме того, еще всем будет разъяснено на словах. - Я сделаю все, что от меня потребуется, - сказал Ансельмо. - Но я помню, как было в Сеговии, и если будет бой или хотя бы перестрелка, я хотел бы знать точно, что мне делать, чтобы не побежать. Я помню, в Сеговии меня так и подмывало побежать. - Мы будем вместе, - ответил ему Роберт Джордан. - Я тебе всякий раз буду говорить, что нужно делать. - Тогда все очень просто, - сказал Ансельмо. - Что мне прикажут, я все сделаю. - Наше дело - мост и бой, если бой завяжется, - сказал Роберт Джордан, и эти слова в темноте показались ему немножко напыщенными, но по-испански они звучали хорошо. - Это очень интересное дело, - сказал Ансельмо, и, услышав, как он произнес это, просто, искренне и без малейшей рисовки, не преуменьшая опасности, как сделал бы англичанин, и не бравируя ею на романский лад, Роберт Джордан порадовался, что у него такой помощник, и хотя он уже осмотрел мост и все продумал и упростил задачу, отказавшись от плана захватить оба поста, а тогда уже взрывать мост как обычно, - внутренне он противился приказу Гольца и тому, чем был вызван такой приказ. Он пожалел потому, что подумал, чем это может кончиться для него и чем это может кончиться для старика. Ничего хорошего не сулит этот приказ тем, кому придется его выполнять. Стыдно так думать, сказал он себе, разве ты какой-нибудь особенный, разве есть вообще особенные люди, с которыми ничего не должно случаться? И ты ничто, и старик ничто. Вы только орудия, которые должны делать свое дело. Дан приказ, приказ необходимый, и не тобой он выдуман, и есть мост, и этот мост может оказаться стержнем, вокруг которого повернется судьба человечества. |
