|
И все, что происходит в эту войну, может оказаться таким стержнем. У тебя есть одна задача, и ее ты должен выполнить. Ха, как бы не так, одна задача, подумал он. Если бы дело было только в ней, все было бы просто. Довольно ныть, болтливое ничтожество, сказал он себе. Подумай о чем-нибудь другом. И он стал думать о девушке Марии, у которой и кожа, и волосы, и глаза одинакового золотисто-каштанового оттенка, только волосы чуть потемнее, но они будут казаться более светлыми, когда кожа сильнее загорит на солнце, ее гладкая кожа, смуглота которой как будто просвечивает сквозь бледно-золотистый верхний покров. Наверно, кожа у нее очень гладкая и все тело гладкое, а движения неловкие, как будто что-то такое есть в ней или с ней, что ее смущает, и ей кажется, что это всем видно, хотя на самом деле этого не видно, это только у нее в мыслях. И она покраснела, когда он смотрел на нее; вот так она сидела, обхватив руками колени, ворот рубашки распахнут, и груди круглятся, натягивая серую ткань, и когда он подумал о ней, ему сдавило горло и стало трудно шагать, и они шли молча, пока старик не сказал: - Вот теперь пройти через эту расселину, а там и лагерь. Когда они подошли к расселине, раздался окрик: "Стой! Кто идет?" Они услышали, как щелкнул отодвигаемый затвор, и рукоятка глухо стукнула о ложу. - Товарищи, - сказал Ансельмо. - Что еще за товарищи? - Товарищи Пабло, - ответил ему старик. - Что ты, не знаешь нас? - Знаю, - сказал голос. - Но у меня есть приказ. Пароль знаете? - Нет. Мы идем снизу. - Тоже знаю, - сказал человек в темноте. - Вы идете от моста. Я все знаю. Но приказ давал не я. Вы должны сказать вторую половину пароля. - А какая первая половина? - спросил Роберт Джордан. - Забыл, - сказал человек в темноте и засмеялся. - Ладно, туда твою душу, иди в лагерь со своим дерьмовым динамитом. - Это называется партизанская дисциплина, - сказал Ансельмо. - Спусти курок у своей игрушки. - Уже, - сказал человек в темноте. - Я его спустил потихоньку двумя пальцами, большим и указательным. - Вот когда-нибудь попадет тебе в руки маузер, а у него курок без насечки, начнешь так спускать, он и выстрелит. - Это маузер и есть, - сказал человек. - Но ты не знаешь, какая у меня сила в пальцах. Я всегда так спускаю курок. - Куда он у тебя дулом смотрит? - спросил Ансельмо в темноте. - На тебя, - сказал человек. - И когда я спускал курок, тоже на тебя смотрел. Придешь в лагерь - скажи, чтоб меня сменили, потому что я, так вас и растак, зверски голоден и забыл пароль. - Как тебя зовут? - спросил Роберт Джордан. - Агустин, - сказал человек. - Меня зовут Агустин, и я дохну с тоски в этой дыре. - Мы передадим твою просьбу, - сказал Роберт Джордан и подумал, что ни на каком другом языке крестьянин не употребил бы такого слова, как aburmiento, что по-испански значит "тоска". А здесь это обычное слово в устах человека любого класса. - Слушай, - сказал Агустин и, подойдя ближе, положил руку на плечо Роберту Джордану. Потом он чиркнул кремнем об огниво, зажег трут, подул на него и, приподняв повыше, заглянул в лицо молодому человеку. - Ты похож на того, что с нами раньше был, - сказал он. - Но не совсем. Слушай. - Он опустил трут и оперся на винтовку. - Ты мне вот что скажи: это правда, насчет моста? - Что насчет моста? - Что мы должны взорвать этот самый паскудный мост и потом катиться отсюда подальше. |
