|
- Они, когда убьют медведя, кланяются ему и просят прошенья. Вешают его череп на дерево и, прежде чем уйти, просят, чтобы он не сердился на них. - Цыгане верят, что медведь - брат человека, потому что у него под шкурой такое же тело, и он пьет пиво, и любит музыку, и умеет плясать. - Индейцы тоже в это верят. - Значит, индейцы все равно что цыгане? - Нет. Но про медведя они думают так же. - Понятно. Цыгане еще потому так думают, что медведь красть любит. - В тебе есть цыганская кровь? - Нет. Но я много водился с цыганами, а с тех пор, как началась война, понятно, еще больше. В горах их много. У них не считается за грех убить иноплеменника. Они в этом не признаются, но это так. - У марокканцев тоже так. - Да. У цыган много таких законов, в которых они не признаются. Во время войны многие цыгане опять стали пошаливать. - Они не понимают, ради чего ведется эта война. Они не знают, за что мы деремся. - Верно, - сказал Ансельмо. - Они только знают, что идет война и можно, как в старину, убивать, не боясь наказания. - Тебе случалось убивать? - спросил Роберт Джордан, как будто роднящая темнота вокруг и прожитый вместе день дали ему право на этот вопрос. - Да. Несколько раз. Но без всякой охоты. По-моему, людей убивать грех. Даже если это фашисты, которых мы должны убивать. По-моему, медведь одно, а человек совсем другое. Я не верю в цыганские россказни насчет того, что зверь человеку брат. Нет. Я против того, чтоб убивать людей. - Но ты убивал. - Да. И буду убивать. Но если я еще поживу потом, то постараюсь жить тихо, никому не делая зла, и это все мне простится. - Кем простится? - Не знаю. Теперь ведь у нас бога нет, ни сына божия, ни святого духа, так кто же должен прощать? Я не знаю. - А бога нет? - Нет, друг. Конечно, нет. Если б он был, разве он допустил бы то, что я видел своими глазами? Пусть уж у них будет бог. - Они и говорят, что он с ними. - Понятно, мне его недостает потому что я с детства привык верить. Но теперь человек перед самим собой должен быть в ответе. - Значит, ты сам себе и убийство простишь? - Должно быть, - сказал Ансельмо. - Раз оно так понятно выходит по-твоему, значит, так и должно быть. Но все равно, есть ли бог, нет ли, а убивать - грех. Отнять жизнь у другого человека - это дело нешуточное. Я не отступлю перед этим, когда понадобится, но я не той породы, что Пабло. - Чтоб выиграть войну, нужно убивать врагов. Это старая истина. - Верно. На войне нужно убивать. Но, знаешь, какие у меня чудные мысли есть, - сказал Ансельмо. Они теперь шли совсем рядом в темноте, и он говорил вполголоса, время от времени оглядываясь на ходу. - Я бы даже епископа не стал убивать. Я бы не стал убивать ни помещика, ни другого какого хозяина. Я бы только заставил их всю жизнь изо дня в день работать так, как мы работаем в поле или в горах, на порубке леса. Чтобы они узнали, для чего рожден человек. Пусть спят, как мы спим. Пусть едят то, что мы едим. А самое главное - пусть работают. Это им будет наука. - Что ж, они оправятся и опять тебя скрутят. - Если их убивать - это никого ничему не научит, - сказал Ансельмо. - Всех не перебьешь, а молодые подрастут - еще больше ненавидеть будут. От тюрьмы тоже проку мало. В тюрьме только сильнее ненависть. Нет, лучше пусть всем нашим врагам будет наука. |
