|
Ну, вот оно, подумал Роберт Джордан. Начинается. Я не хотел, чтобы это получилось именно так, но теперь, видно, ничего не поделаешь. - Тогда мы обойдемся без твоей помощи, - сказал Роберт Джордан, обращаясь к Пабло. - Нет, - сказал Пабло, и Роберт Джордан увидел, как лицо у него покрылось капельками пота. - Никаких мостов ты здесь взрывать не будешь! - Вот как? - Никаких мостов ты взрывать не будешь, - тяжело выговорил Пабло. - А ты что скажешь? - спросил Роберт Джордан жену Пабло, которая стояла у очага - безмолвная, огромная. Она повернулась к ним и сказала: - Я - за мост! - Отсветы огня падали на ее лицо, и оно зарумянилось и потеплело, стало смуглое и красивое - такое, каким ему и следовало быть. - Что ты говоришь? - спросил ее Пабло, и когда он повернулся к ней, Роберт Джордан подметил его взгляд - взгляд человека, которого предали, и опять поглядел на его взмокший лоб. - Я за мост и против тебя, - сказала жена Пабло. - Только и всего. - Я тоже за мост, - сказал плосколицый со сломанным носом и погасил папиросу о стол. - Мне до моста дела нет, - сказал один из братьев. - Я за mujer Пабло. - И я тоже, - сказал другой брат. - И я тоже, - сказал цыган. Роберт Джордан наблюдал за Пабло и, наблюдая, опускал правую руку все ниже и ниже, готовый на все, если понадобится, почти надеясь, что это понадобится, может быть, чувствуя, что так будет проще всего и легче всего, и вместе с тем не желая портить дело, которое, казалось, пошло на лад, и зная, как быстро семья, клан, отряд ополчаются при малейшей ссоре против чужака, и все же думая, что то, что можно сделать движением руки, будет самым простым, самым лучшим и самым здравым хирургическим решением вопроса, раз дело приняло такой оборот. Наблюдая за Пабло, он наблюдал и за женой Пабло, которая стояла у очага, и видел, что, принимая эту присягу на верность, она горделиво краснеет, как краснеют простые, сильные, здоровые люди. - Я за Республику, - радостно сказала жена Пабло. - А мост - это для Республики. Другими делами можно заниматься после моста. - Эх ты! - с горечью сказал Пабло. - У тебя мозги племенного быка и сердце шлюхи! Ты надеешься на "после". Ты имеешь какое-нибудь понятие о том, что это будет? - То, что должно быть, - сказала жена Пабло. - Что должно быть, то и будет. - И тебе все равно, если на нас станут охотиться, как на диких зверей, после этой затеи, которая не сулит нам никакой выгоды? А если погибнем, тебе тоже все равно? - Все равно, - сказала женщина. - И нечего меня запугивать, трус! - Трус, - с горечью сказал Пабло. - Ты считаешь человека трусом только потому, что он понимает в тактике. Потому, что он наперед видит, к чему приведет безрассудство. Разбираться в том, кто умен, а кто глуп, - это не трусость. - А разбираться в том, кто смел и кто труслив, - это не глупость, - сказал Ансельмо, не удержавшись от язвительного словца. - Ты хочешь умереть? - строго спросил Пабло старика, и Роберт Джордан почувствовал, как далек от риторики этот вопрос. - Нет. - Тогда помолчи. Не говори о том, чего не знаешь. Неужели тебе не понятно, какое это серьезное дело? - почти жалобно сказал он. - Неужели только я один и понимаю, насколько это серьезно? Наверно, так оно и есть, подумал Роберт Джордан. Так оно и есть, Пабло, друг. |
