|
- Ты меня не будешь любить. Но, может быть, ты отвезешь меня в приют. И я буду жить в приюте, и никогда не буду твоей женой, и ничего вообще не будет. - Я тебя люблю, Мария. - Нет. Это неправда, - сказала она. Потом жалобно и с надеждой, словно цепляясь за последнее: - Но я никогда никого не целовала. - Так поцелуй меня. - Я хотела тебя поцеловать, - сказала она. - Но я не умею. Когда со мной это делали, я дралась так, что ничего не видела. Я сопротивлялась, пока... пока один не сел мне на голову, а я его укусила, - и тогда они завязали мне рот и закинули руки за голову, а остальные делали со мной нехорошее. - Я тебя люблю, Мария, - сказал он. - И никто ничего с тобой не делал. Тебя никто не смеет тронуть и не может. Никто тебя не трогал, зайчонок. - Ты правда так думаешь? - Я не думаю, я знаю. - И ты меня не разлюбил? - Она опять стала теплая рядом с ним. - Я тебя люблю еще больше. - Я постараюсь поцеловать тебя очень крепко. - Поцелуй меня чуть-чуть. - Я не умею. - Ну просто поцелуй. Она целовала его в щеку. - Не так. - А куда же нос? Я всегда про это думала - куда нос? - Ты поверий голову, вот. - И тогда их губы сошлись тесно-тесно, и она лежала совсем вплотную к нему, и понемногу ее губы раскрылись, и вдруг, прижимая ее к себе, он почувствовал, что никогда еще не был так счастлив, так легко, любовно, ликующе счастлив, без мысли, без тревоги, без усталости, полный только огромного наслаждения, и он сказал: - Мой маленький зайчонок. Моя любимая. Моя длинноногая радость. - Как ты сказал? - спросила она как будто откуда-то издалека. - Моя радость, - сказал он. Так они лежали, и он чувствовал, как ее сердце бьется около его сердца, и своей ногой легонько поглаживал ее ногу. - Ты пришла босиком, - сказал он. - Да. - Значит, ты знала, что ляжешь тут? - Да. - И не боялась? - Боялась. Очень. Но еще больше боялась, как это будет, если снимать башмаки. - Который теперь час, ты не знаешь? - Нет. А разве у тебя нет часов? - Есть. Но они за твоей спиной. - Достань их. - Не хочу. - Так посмотри через мое плечо. Было ровно час. Циферблат ярко светился в темноте мешка. - У тебя подбородок колется. - Прости. Мне нечем побриться. - Мне нравится так. У тебя борода светлая? - Да. - И она вырастет длинная? - Не успеет до моста. Мария, слушай. Ты... - Что я? - Ты хочешь? - Да. Все. Я хочу все. Если у нас с тобой будет все, может быть, станет так, как будто того, другого, не было. - Это ты сама надумала? - Нет. Я думала, но это Пилар мне так сказала. - Она мудрая. - И еще одно, - совсем тихо проговорила Мария. - Она велела мне сказать тебе, что я не больна. Она понимает во всем этом, и она велела сказать тебе. - Она велела сказать мне? - Да. Я с ней говорила и сказала, что я тебя люблю. Я тебя полюбила, как только увидела сегодня, я тебя всегда любила, еще до того, как встретила, и я сказала Пилар, и она сказала, если только я когда-нибудь буду говорить с тобой обо всем, что было, я должна сказать тебе, что я не больна. |
