Он снимает с нее платье. Рывками. Почти рвет его. Кожа у Карины смуглая, плотная. Ягодицы широкие, выпуклые: ну, прямо два географических полушария. Это ведь здорово, ошалело думает Рындин, вот так — оседлать весь земной шар! Он гладит ее. Дрожа, взламывает и раздвигает ноги. Грубо, решительно, словно рвет что — то на части. Ноги у нее как колонны…

— Подожди, я сниму сама… — словно что — то глотает говорит она, и с готовностью снимает трусики.

Он подводит ее к столу. Выгнув с силой, поворачивает к себе спиной. И снова его обжигает ее шепот:

— Ты давно уже этого не делал… Целый месяц… — слова ее шипят, как шкварки на сковородке полной масла.

Рука его, как умирающий от жажды в пустыне, шарит между ее ног в надежде: где, где она вода?! Дайте ему глоток! Нет, еще! Еще…

Теперь она наклонилась и открыла для него свое пышное, как дверь в горячую сауну. Рындин делает сильный толчок, и дверь захлопывается. Клац… Мокрый пар. Хлест веника. Взвизги…

— Еще, — просит она, — еще!

Он старается. Его колотит.

— Ну же… — исходит от нее.

Он вот — вот выйдет из себя. Сука. Блядь…

— Олег! — умоляет она, — Олег!..

Но Олег уже обмяк. Карина сжимает ноги. Кажется, она раздавит сейчас то, что между ними. Изгибается, поворачивается и вся опадает.

— Ничего, — облизывает она его шею. — Ничего, время еще есть…

Он садится, словно вывернутый наизнанку, в кресло. Она устраивается на его коленях.

— Ты много упускаешь, Олег, — ластится она к нему. Губами проводит по светлым волосам на груди, потом став на колени, сползает вниз.

Он кивает головой: да, он согласен. Конечно, упускает…

Карина обхватывает его ноги и головой упирается в низ его живота. Как ни говори: восточные женщины умеют это делать! И они куда более ласковей и изобретательней…

Внезапно Рындину кажется, что его обдали кипятком. Хрипящая струя бьет так, что становится страшно, но выскочить из — под нее он не в состоянии, не может.

Это делает она…

Паскуда! Куда же ты? Куда, падла?..

Его вздергивает дыбом, и в этот самый момент, она выпрямляется и вспрыгивает на него. Как лошадь.

Наплывает, отплывает. Качели! Или корабль. Из горла у нее рвется сдавленный хрип.

— Ну, — умоляет она, — ну, — почти рычит она… — Ну… ну… ну…

Рындину хочется уже выскочить из этого мокрого пара, но он сдерживается: пусть и другой тоже попарится: ну же!..

Почему у нее это занимает столько времени?

Веник хлещет. Больно. Это не веник — ее пальцы. Впиваются вместе с ногтями в его кожу. Если она не отпустит, — он хлестнет ее. Но она отпускает, вздрагивает и дышит так, как останавливающаяся огромная паровая машина.

— Успокоилась? — спрашивает он, но теперь уже по — другому, с довольной усмешкой.

— Успокоилась, — облизывает она губы. — У тебя что-то произошло?

— Нет.

Но она уже знает: завтра — день операций. И ему снова предстоит это…»

Рындин подрулил к Центру рано утром. Ледяные лужи не успели растаять в приятно хрупали под колесами.

Еще сидя в «мерседесе», он нажал на кнопку дистанционного управления, и высокие и глухие металлические ворота открылись ровно настолько, чтобы пропустить машину. Рындин всегда старался сделать это еще до того, как следящий за экраном дежурный секьюрити спохватится сам.