Одно удовольствие было глядеть на этот трехэтежный особняк, который он поднял из разрухи и запустения. На заново отшлифованные кирпичи, европейские современные окна, зеркальные стекла, крышу, отливавшую медью, которой позавидовал бы любой музей.

Выбить такое место в центре Москвы?! Он мог гордиться собой и своим детищем. Все они, его ближайшие коллеги и приятели — и живчик Аркан, и красавчик — Генка были стаей, а он — вожаком. Они — машинными узлами, а он — пультом управлния.

Проект он разрабатывал сам весте с одним из модных архитекторовдизайнеров, итальянцем, приехавшим в Москву по своим делам. Никого из московских халтурщиков не подпустил к реконструкции здания. Год возился с проектом. Здание стало его детищем. Надеждой и удовольствием.

В половине восьмого утра Рындин уже вошел в свой офис.

— Вы, как обычно, первый, — доложил дежурный секьюрити.

Зайдя в кабинет и, переодевшись, Рындин тяжеловато опус тилсяся в кресло. Зажмурил глаза пока не появились в них дрыгающиеся серебристые пружинки. Сосредоточившись, начал постепенно отходить от напряжния, отрешаясь от всего вокруг…

Сеанс аутотренинга. «Я расслабляюсь и успокаиваюсь, — мысленно повторил он несколько раз. — Я абсолютно спокоен…» Минут через пять он уже набрал номер телефона.

— Доктора Павленко, — сказал он, — да, я…

В трубке зазвучал голос его компаньона — балагура Аркана, но на этот раз — без знакомых развязных ноток.

— Что у вас там?

— Готовимся, — словно отчитываясь за проделанную работу, ответил компаньон.

— Ты что один? А где Генка?… Нашел время… — в голосе Рындина слова были свнчены, как стальные балки.

Он вытащил сигарету — в таких случаях Рындин позволял себе выкурить их не больше трех. Повозился с зажигалкой, в которой кончался газ и, затянувшись, спросил:

— Кто — анестезолог?

Услышал ответ, он не удовлетворлся и спросил снова:

— А ассистенты?

Рындин кашлянул. От дыма. А может, — от напряжения. Он всегда начинал кашлять в такие минуты. У каждого свой способ взнуздать нервы.

— Когда наркоз будет сделан, — звони…

Рындин погасил сигарету и уставился в одну точку. Прошло минут пять. Внезапно явственно послышался шорох. Он вздрогнул и оглянулся, но потом понял: это Карина!

Если секретарь знала, что он в кабинете один, она вела себя тихо, как мышь.

— Карина, — позвал он, — зайди-ка ко мне…

Она тут же появилась в кабинете.

Каждый раз эта женщина выглядела чуточку другой. Сегодня она не казалась крупной: с жирком в теле, но небезобразным. Как фламандцы любили в рубенсовские времена. Темные влажные глаза ее смотрел на него с собачьей преданностью.

— До каких я свободна, Олег? Он обвел взглядом всю ее фигуру и коротко бросил:

— Примерно до часа… Только никуда не уходи, пока я не скажу.

— Что ты…

Она вышла из кабинета в приемную. Рындин подошел к двери, выходящей на балкон, отодвинул тяжелую итальянскую занавесь, нащупал руками металлическую перекладину, которую купил в «Селфриджере» в Лондоне. Достал с полочки тальк, посыпал на руки, растер и, крепко обхватив руками перекладину, стал подтягиваться.

— Раз… Пять… Десятьть… Шестнадцать… Двадцать один… Тридцать…

Закончив упражнеие, снова уселся за стол. Звонить еще раз в клинику не стал. Друзья и компаньоны — друзьями и компаньонами, но известную дистанцию соблюдать необходимо, иначе себе же навредишь.