Изменить размер шрифта - +
Несколько лет назад Бергот приехал в Вену,  когда  я
был там послом, мне его  представила  княгиня  Меттерних,  он  расписался  и
изъявил желание, чтобы я его пригласил. Его писания - это в  известной  мере
(чтобы быть точным, скажем: в  очень  небольшой  мере)  гордость  Франции  -
Франции, которую я представлял за границей, и поэтому я посмотрел бы  сквозь
пальцы на личную жизнь Бергота, хотя мне она и претит. Но  путешествовал  он
не один и рассчитывал, что я приглашу также его спутницу. Я человек не такой
уж  строгой  морали  и,  как  холостяк,  имел  возможность  чуть-чуть   шире
растворять двери посольства, чем если б я был супругом  и  отцом  семейства.
Тем не менее я должен сознаться, что есть черта,  за  которой  распущенность
становится для меня нестерпимой и по контрасту с которой у меня вызывает еще
большее отвращение тот учительский, -  скажем  прямо:  тот  проповеднический
тон, каким Бергот  рассуждает  в  своих  книгах,  состоящих  из  длиннейшего
психологического анализа, откровенно говоря - довольно слабого, из тягостных
раздумий, мучительных угрызений совести по пустякам, из празднословия (мы-то
хорошо знаем, как дешево стоят такого рода проповеди), а между тем  в  своей
личной жизни он проявляет полнейшую безответственность и цинизм.  Словом,  я
уклонился от ответа, княгиня настаивала, но  -  безуспешно.  Так  что  я  не
думаю, чтобы он питал ко мне особую приязнь и чтобы он был благодарен  Свану
за то, что Сван пригласил нас с ним в один и тот же вечер. Впрочем, он мог и
попросить об этом Свана. С него все станется  -  ведь,  в  сущности,  он  же
человек больной. В этом его единственное оправдание.
     - А дочь госпожи Сван была на  этом  ужине?  -  спросил  я  маркиза  де
Норпуа, воспользовавшись моментом, когда мы  переходили  в  гостиную  и  мне
легче было скрыть волнение, чем если б я  неподвижно  сидел  за  столом  при
ярком свете.
     У маркиза де Норпуа появилось выражение,  как  у  человека,  силящегося
что-то вспомнить.
     - Девочка лет четырнадцати - пятнадцати?  Да,  да,  я  припоминаю,  что
перед ужином ее представили мне  как  дочь  нашего  амфитриона.  Должен  вам
сказать, что я ее почти не видел - она рано ушла спать. А  может  быть,  она
ушла к подругам - я уж теперь не помню. Однако вы, как видно, имеете  полное
представление о семействе Свана.
     - Я играю с мадмуазель Сван на Елисейских полях. Она чудная девочка.
     - Ах, вот оно что, вот оно что!  Я  тоже  нахожу,  что  она  прелестная
девочка. Но все-таки я, ни в коей мере не желая задеть ваше пылкое  чувство,
позволил бы себе заметить, что ей всегда будет далеко до матери.
     - Мне больше нравится мадмуазель Сван, но я и от ее матери в  восторге:
я хожу в Булонский лес только чтобы увидеть ее.
     - Я им скажу - они обе будут крайне польщены. Когда  маркиз  де  Норпуа
произносил эти слова, он, как и все, при ком я говорил,  что  Сван  -  умный
человек, что его родные - почтенные биржевые маклеры, что у него  прекрасная
семья, все еще полагал, что я и о ком-нибудь другом буду  с  жаром  говорить
как об умном человеке, об его родных - как о почтенных биржевых маклерах, об
его семье - как о прекрасной семье; это был  тот  момент,  когда  человек  в
здравом уме разговаривающий с сумасшедшим, еще не успел заметить  что  перед
ним  сумасшедший.
Быстрый переход