Однако выяснить когда-нибудь случаи из жизни Одетты, из-за которых Сван
так страдал, - это не было единственным его желанием, он держал про запас
другое - отомстить за эти муки, отомстить, как только, разлюбив Одетту, он
перестанет бояться ее; и вот наконец ему представился случай осуществить
второе желание: Сван любил другую, женщину, которая не давала ему поводов
для ревности и которую он все же ревновал, оттого что не способен был любить
по-иному, и как любил он Одетту, так любил и другую. Этой женщине не нужно
было изменить Свану для того, чтобы возродить в нем ревность, - достаточно
было, чтобы по какой-нибудь причине она оказалась вдали от него - ну хотя бы
на вечеринке, - и чтобы, по-видимому, ей было весело. Этого было довольно,
чтобы в душе его ожила тоска, этот жалкий, сам себе мешающий нарост на его
любви, - тоска, удалявшая Свана от того, что она в себе заключала
(потребность в истинном чувстве, которое эта молодая женщина питала к нему,
сокровенное желание наполнить собой ее дни, желание проникнуть в ее
сердечные тайны), ибо между Сваном и той, которую он любил, тоска набросала
несдвигающуюся груду былых подозрений, относившихся к Одетте, или, быть
может, к какой-нибудь предшественнице Одетты, и дававших возможность
постаревшему любовнику познавать нынешнюю возлюбленную не иначе как сквозь
прежний, собирательный фантом "женщины, возбуждающей ревность", в который он
произвольно воплотил новую свою любовь. Впрочем, Сван часто считал эту
ревность виновницей того, что он верил в измены воображаемые; но тогда он
вспоминал, что ведь и Одетту он выгораживал таким же образом - и зря. Вот
почему, что бы любимая женщина ни делала без него, все перестало казаться
ему невинным. Но когда-то Сван дал себе клятву: если он перестанет любить
ту, которой впоследствии суждено было стать его женой, что ему тогда и во
сне не снилось, то со всей беспощадностью выкажет ей равнодушие, наконец-то
искреннее, и отомстит за беспрестанные удары по самолюбию, теперь же в этом
орудии мести, которое он мог применить без всякого риска (что ему от того,
что его поймают на слове и лишат свиданий с Одеттой, без которых он прежде
не мог жить!), - в этом орудии мести он уже не нуждался: вместе с любовью
исчезло и желание дать почувствовать, что он разлюбил. Когда он мучился
из-за Одетты, ему так хотелось дать ей понять, что он увлечен другой, а
теперь у него появилась такая возможность, однако он пускался на
всевозможные ухищрения, чтобы жена не догадалась о его новой любви.
Я не только бывал на угощениях, прежде огорчавших меня, потому что
из-за них Жильберта спешила домой, - теперь я выезжал с ней и с ее матерью
на прогулки или на утренники, из-за которых Жильберта прежде не приходила на
Елисейские поля и я пребывал в одиночестве на лужайке или около карусели,
Сваны допускали мое присутствие и на прогулках и на утренниках, у меня было
место в их ландо, меня даже спрашивали, куда мне больше хочется: в театр, на
урок танцев к подруге Жильберты, на светскую беседу к приятельницам Сванов
(г-жа Сван называла их "маленькими meeting'ами) или осмотреть гробницы
Сен-Дени. |