Старик плохо слышит… или делает вид, что плохо? Сейчас, наверно, приложил согнутую ладошку к заросшему седыми волосами уху и вопросительно взметнул полысевшие брови… Дескать, что говоришь? Прости, то то и оно, не слышу… Будь ласков, повтори… енто самое

Нет, кажется, расслышал и понял. Без повторения.

– Норма… то то оно, – отозвался старик. – Живем… енто самое… хлеб жуем.

– А желудок как? – заботливо продолжил издевательскую беседу Костя. – Работает или ленится?

– Енто самое… не жалуюсь пока…

– Молоток, дед! Продолжай в том же направлении… Баба Феня!

Старуха выглянула из кухни, как солдат – из блиндажа. В одной руке, вместо автомата – сковорода, во второй – тесаком – ложка. Основное оружие нападения и защиты. Однажды, влепила поварешкой по лбу матерщинику, живущему этажем выше, одновременно, сковородой отбила ответный удар. Мужик побежал в трампункт, потребовал оформления больничного листа. В милицию с жалобой не обратился – струсил, там его отлично знают.

– Здравствуй, милый. Оголодал, небось. Поесть не желаешь? Каша гречневая с маслицем больно уж хороша. Язык проглотишь.

– Спасибо, бабушка, пообедал. Держи презент.

Каждое возвращение с «работы» общительного парня ознаменовывается раздачей «презентов». Надин, как правило, вручается несколько цветков, бабе Фене – дешевая мелочь кухонного назначения, деду Пахому – приветливое слово и шутливые медрекомендации.

И все довольны. «Брат» писателя пользуется несомненным авторитетом и даже любовью. Теперь баба Феня по утрам приносит поднос с пропитанием на двоих, когда Костя собирается уходить «по делам», норовит сунуть ему в карман сверток с бутербродами. По вечерам заманивает на кухню продегустировать кефир больно уж подозрительного вкуса. На самом деле, свежайший, собственоручно изготовленный.

Точно так же ведет себя Надин. Я теперь получаю от нее одни полуулыбки, ибо вторая их половина предназначена Косте. Прибираясь в моей комнате, коротышка особое внимание уделяет раскладушке: по четверть часа разглаживает одеяло, взбивает подушку, шепчет что то умилительное, похожее на соловьиные трели.

Войдя в комнату, сыщик многозначительно подмигнул и в обнимку с газетой развалился на раскладушке. Через несколько минут газетный лист очутился на полу, Костя издал первый храп. Предупредительный. Я не обиделся, обсуждать что либо нет необходимости – все решено в кабинете Гулькина.

В пять вечера меня вызвали к телефону. Конечно, вездесущая баба Феня, которая успевала повсюду: на кухне, возле замочной скважины соседки, у сундука, на котором восседал муж… Короче, везде.

Звонил… Виталий. По моему, трезвый.

– Павел Игнатьевич, случилось несчастье…

Голос истеричный: то повышается до визга, то падает до глухого бормотания. Явно прослушиваются сдерживаемые рыдания. У меня замерло сердце… Неужели, Машенька?

– … у мамы – сердечный приступ… Вызвал Скорую… Сейчас – в больнице… Просит вас приехать… Срочно…

Просьба Мащеньки равнозначна приказу. Не выполнить ее просто немыслимо.

– Какая больница?

– Кунцевская… Скорей! Возьмите такси, наймите частника… Мама очень вас ждет…

Я бросил трубку. Не прощаясь и ничего не обещая. Сердечный приступ – слишком серьезная болезнь, чтобы терять время на распросы и уточнения. Такси или частник – не получится, целого гонорара за книгу не хватит. Сейчас побегу на вокзал. Первой же электричкой – в Москву.