— Тут и есть весна, — ответил Михалыч. — Вот сегодня будет жарко — температура за тридцать.
— А вы живете далеко от моря?
— Далековато. Километров двадцать будет.
Дорога петляла между каменистыми скалами; они, как древние великаны, стояли тут повсюду и напоминали солдат, изготовившихся для атаки. Скалы были желто–коричневыми, как и вся земля, не покрытая посевами. Катя знала о начинавшейся где–то за этими полями гигантской пустыне, но теперь о ней не думала, а думала о том, как не похоже все, что она тут видит, на родное, российское. Тут и деревья походили на каких–то древних старичков — разлапистые, корявые. И листва у них тянулась книзу, точно хотела пощипать травку.
Ферма вывернулась сразу — из–за высоких камней; квадратное поле, покрытое свежей зеленью, а на краю поля дом и несколько хозяйственных построек.
Гостей никто не встречал; дверь главного подъезда была настежь открытой, а коридор и большую комнату разделяла рама с бесцветной металлической сеткой. Начиналась жара, в воздухе носились едва видимые стаи крылатых вездесущих насекомых.
В комнате нижнего этажа, — она была большой, похожей на театральный вестибюль, — был накрыт стол, и с верхнего этажа, по лестнице из красного дерева, величаво спускалась хозяйка. Это была женщина лет сорока, в меру полная, с виду здоровая, краснощекая, с шапкой волнистых каштановых волос и синими веселыми глазами. Она улыбалась. Без церемоний подошла к Катерине, протянула руку:
— Я Оксана, очень рада вас видеть.
И поклонилась Олегу. А Мухе протянула обе руки:
— Сколько лет, сколько зим, а вы, слава Богу, не меняетесь.
Было видно, что они знакомы давно.
Оксана говорила по–русски, но и в ее речи был заметен налет чужого языка.
— Вы хорошо говорите по–русски, — сказала ей Катя, на что Оксана, махнув рукой, ответила:
— Говорим–то мы хорошо, да все русское от нас далеко — так далеко, что душа измаялась в думах по родному.
И широким жестом пригласила гостей к столу. Разливая вино и соки, продолжала:
— У нас с Михалычем трое сыновей — все взрослые, поженились и живут в городе. И будто бы неплохо устроены, а только от них и слышишь: Россия, Россия, — хотим домой.
— А они что ж, в России родились?
— Тут они, на ферме на свет появились; Россию–то и глазком одним не видели. А я им все больше про свое украинское сельцо на Донетчине рассказывала, но они мою Вкраину милую и ни разочки не вспомнють, а им все подавай Россию. Вот ведь как она тянет человека русского — Россия!..
Оксана встрепенулась над столом, точно курица на гнезде, запричитала:
— Да что же это я все болтаю, болтаю, лучше вы нам расскажите, как там Россиюшка наша поживает. Тут–то газеты пишут, будто тайные вороги у нее объявились, да изнутри Кремль каким–то порошком белым взорвали. Вроде бы голод и мор по русской земле пошел. А?.. Неужто вправду говорят?
— Оксана! — густо пробасил Михалыч. — Ты как мельница, разговоришься — не остановишь. Пусть люди расскажут: как они до нас добирались, какие у них планы, чем мы им помочь можем?
— Планы у нас нехитрые, пожить в Австралии хотим. А если понравится, так и насовсем останемся.
— Ой–ей! — воскликнула Оксана. — Не приведи вам Боже!..
— Оксана! — еще громче рявкнул Михалыч. — Дай людям сказать слово.
— Ну–ну, молчу я, только ты не шибко ори на мене. Не спужалась.
Она виновато взглянула на гостей, словно прося у них прощения за грубость мужа. |