— Отлично, — сказал я. — Хотелось бы полюбоваться.

— Не смешно, — сказал он. — И ничего постыдного тут нет.

— Ну, и хвастаться тоже нечем, — сказал я.

Он помахал банкой пива перед моим лицом.

— Ты-то, вообще, помолчал бы, — сказал он. — Где ты сам был во время этой бури? Я, по крайней мере, — дома, как порядочный человек. Ни по какому Нью-Мексико я не шастал.

— Я тоже, — сказал я. — Ты даже рта не раскрываешь, а я уже знаю, что ты скажешь. Девятисотый раз тебе говорю: я ни в каком Нью-Мексико не был. Я был в Техасе, рядом с Бейлиборо. Чего уж там не было и в помине, так это лошадей, которые бы меня поливали мочой.

— Не меня! Седло! — эту деталь Гид каждый раз настойчиво подчеркивал.

— Пока ты все объяснишь, мозги от жары расплавятся.

— Я ему врезал, а он меня лягнул, — сказал Гид грустно, уплыв в воспоминания.

Гид страшный поперетчик, но мне его иногда жаль. Стареет, но сам этого не хочет признать. Середина июля, настоящее пекло, а этого старого болвана не заставишь полежать и отдохнуть. Только и знает рассказывать пыльные байки и сам заводится от воспоминаний. Если бы я мог ему хоть что-то внушить, то усадил бы его и сказал: «Черт тебя возьми, Гид, ты уже стареешь, пора угомониться. После обеда полежать и отдохнуть вовсе не вредно». Но он только разозлится, и пользы от совета будет куда меньше, чем вреда. Пусть уж все идет само собой. Да я и сам не прочь послушать старые байки хоть в сотый раз.

— Гид, надень шляпу, — сказал я. — Ты куда-нибудь помчишься и о ней забудешь. Вот тебе и солнечный удар.

— За десять лет Дирт тогда лягался первый раз, — сказал он. — Удивительное дело. А потом он от меня убежал.

— Ты на него не орал?

— Ну да. Только что толку?

— Конечно, никакого, — сказал я. — Ты на меня тоже орешь, и тоже без толку.

— Так ты же не лошадь.

— Какая разница? Когда ты кричишь, никто тебя не понимает. Ни одного ясного слова.

— Ерунда, — сказал он. — Если бы ты вставил себе эти штучки для слуха, все бы разобрал. Они совершенно незаметны. Никто не виноват, что ты стареешь.

Только он один умел сообщать новости таким мерзким тоном.

— При чем тут старость? — сказал я. — Когда орешь, ты брызгаешь слюной. Ясное дело, виноваты вставные зубы. И еще, когда будешь покупать пиво в следующий раз, купи лучше «Перл». А это, которое пьем, как нагреется, делается вроде лошадиной мочи.

Он кинул пустую банку в мусорную кучу.

— Слушай, Джонни, хорошо бы убрать отсюда все банки, — сказал он. — Эта дрянь блестит, как тут скот загонишь в машину?

Я тоже швырнул банку в кучу. Хорошо, когда есть куча, где копятся пустые банки: результаты твоих трудовых усилий налицо.

— Пусть лежат, — сказал я. — Куча растет, и в нее легко попасть. И я что-то не слыхал, чтобы в ближайшее время мы собирались что-то отгружать.

— Да, куча что надо, — сказал он.

Гора банок до сих пор на месте. Мы, слава Богу, так и не сподобились с нею расправиться. Теперь она вроде памятника.

— Может, поработаем? — сказал я.

Он исчиркал не меньше пяти спичек, пока зажег сигарку. Она тут же потухла. Но, вообще-то, он их покупал, чтобы жевать.

— Кажется, тебе хотелось отдохнуть, — сказал он.