Изменить размер шрифта - +
 — Я стараюсь облегчить ему жизнь в такую жару, а он рвется вперед, как дикий мустанг. За тобой нужен глаз да глаз, а то, чего доброго, ты себя загонишь до смерти. Похоже, ты просто хочешь доказать, что еще на что-то годишься.

— Ну, давай, бей меня, бей, — сказал я. — Я ведь ручной.

— Ну, куда тебе? Вчера смотрю, а у тебя поджилки трясутся. Это ты яму для столба копал.

— Вчера было жарко, — признался я. — В такую жару любой может перегреться.

— Ну, конечно. Любой. Да, да.

— Не дадакай. Сидит тут и дадакает, — сказал я. — Тебя самого качает по сто раз на дню. Падал бы, если б за лом не держался.

— Не выдумывай, — сказал он. — Просто, когда пот заливает очки, я спотыкаюсь. Вот и все.

— Конечно, — сказал я. — Так оно и есть. Через месяц, значит, ты из-за пота ложишься на операцию? Из-за пота?

— Издеваешься над больным человеком, — сказал он. — Дай мне рассказ закончить.

Хоть я и знал эту историю наизусть, получше, чем проповедник Библию, но все равно решил послушать. Любопытно, какие-такие новые повороты в нее вплетет Гид.

— Дело было в том, — сказал он, — что старикан Дирт наступил на меня, когда удирал, и повредил мне бедро.

— То-то ты такая развалина, — сказал я. — Нужно было в молодости беречься.

— У тебя на шляпе шпанка, — сказал он. — Гони, пока не укусила. При чем тут «развалина»? Есть, конечно, пара хворей, но, вообще-то, я в полном порядке.

Я взмахнул шляпой, чтобы отшвырнуть чертову муху.

— Эти паскуды одолеют всю страну, — сказал я.

— Да. Вместе с мескитами и правительством. Надеюсь, не доживу и не увижу, как это будет.

— Не доживешь, — сказал я. — Страна еще как-то продержится.

— Что-то непохоже, — сказал он. — Еще десяток лет, и пуп надорвешь, чтобы по-честному жить.

Четырехдюймовый огрызок сигары он швырнул в гору банок.

— Ну, чтобы жить по-честному, нажимать нужно и сейчас, — сказал я. — Но большинства это не касается. Что случилось с сигарой?

— Ничего. Неплохая сигара. Просто себе дороже зажигать такой огрызок, вот я и выкинул.

— Иди ты в задницу, — сказал я. — Дают тебе с доллара сдачи четвертак, и ты его не берешь. Таскать в кошельке себе дороже.

— Именно, — сказал он, — себе дороже. Ничего на него не купишь.

— Нет, Гид, ты подумай. Ты выкинул целый гамбургер. Или пять ореховых батончиков.

— Ты сам подумай, — сказал он. — Кому нужны целых пять ореховых батончиков? Только представь себе человека твоего возраста, который грызет конфетку.

— Ореховые батончики — очень хорошая вещь. Так и тают во рту.

Все потешались над тем, что я люблю сладкое. Я постоянно грыз конфеты и вовсе не собирался менять привычки только потому, что кучка идиотов считает это недостойным занятием. Еще мне нравится «Делаварский пунш».

— Хочешь не хочешь, а прохладное время дня пролетает зря, — сказал я. — Завтра будет не меньше ста десяти градусов.

— Завтра мы не работаем, — сказал он. — Я обещал Сьюзи сходить с ней на «Белоснежку».

 

Потом я опять копал ямы, а Гид загонял в них столбы и утрамбовывал землю. Чертова земля была страшно твердой, я долбил раз по десять в одно место, чтобы пробить верхнюю корку.

Быстрый переход