Запустив раскручиваться маховик новой франко-турецкой войны, Олег направился в Софийский собор Константинополя. Колоссальный православный храм был осквернен турками, затем превращен в мечеть. Перед уходом османы заминировали его, чтобы не достался врагу. Французы снесли минареты, обезобразившие здание по углам, удалили другие следы имперского творчества. Затем президент Ширак сделал неожиданный ход: объявил о передаче собора не грекам и даже не церкви Единого, а Московской патриархии.

Новгородский митрополит Иоаким благодаря знакомству с неугомонным французским президентом путешествовал больше чем кто-либо из руководителей Русской Православной церкви. Совершив паломничество к Гробу Господню на летучем корабле, священник долго не мог для себя решить, вознесся ли он как на ангельских крыльях, то ли на бесовской колеснице. Но так как в гондоле не пахло серой, а дирижабль и экипаж не рассыпались от наложения на них крестного знамения и окропления святой водой, решил успокоиться.

После паломничества Иоаким стал главой церкви.

Храмовая утварь, иконы и другой культовый инвентарь вместе с дьяконами, монахами и прочими ударниками клерикально-идеологической сферы прибыли в освобожденный город кружным путем. Воздушный транспорт доставил нового митрополита Константинополя, самого патриарха и их ближайшую свиту.

Личность нового главы русского православия не переставала удивлять Олега. В его представлении, именно церковь сформировала менталитет московита XVII века, считавшего русскую землю единственно святым местом, а всех остальных, даже православных христиан иных автокефальных церквей, «нечистыми», поэтому все, приходящее из-за границы, относить к «богопротивному». По меркам своего времени, Иоаким оказался на редкость прогрессивным священнослужителем. Он не считал себя «замаранным» от посещения других стран. Достаточно терпимо отнесся к идее диалога и раздела сфер влияния в Иерусалиме. Сравнивая святого отца с маразматиками типа Никона, Олег считал, что и Руси, и Миссии повезло, что на московском престоле оказался такой человек. Разумеется, и переоценивать его прогрессивность не стоило, она оставалась в рамках разумных колебаний внутри того социума.

Вот и сейчас, вместо благодарствия за Софию, патриарх обрушился на Олега с упреками. Скажем честно, справедливыми. Всюду, где появлялись храмы Единого и церковные больницы, неуклонно наблюдался отток прихожан. Перед назначением лекарств и проведением лечения, фельдшеры следили, чтобы пациенты зашли в церковь и произнесли вслух: «Господи, помоги!», не называя имя Бога. При этом они не в полслова не критиковали православие, но иногда рассказывали про вредность советов к исцелению, которые дал поп. Дальше народ эмпирическим путем постигал, что обращение к Богу без имени быстрее возвращает здоровье, чем заунывные завывания «Во имя Отца, Сына и Святага Духа…»

В Новгороде единобожную церковь разгромили, убили настоятеля, жестоко избили медиков и всех, кто пытался стать на защиту храма. Естественно, подстрекателями погрома выступили ревнивые попы. Новгород вернулся к девственно-православной чистоте, только знатные люди и богатые купцы зачастили в Москву и Вильню за лечением у богопротивных западных врачей. Поэтому вместо ожидавшихся извинений президент вывалил на патриарха встречные претензии, почему взамен предоставления огромного региона в виде бывших земель Речи Посполитой и Балкан, а также передачи храмов, православные попы провоцируют убийства и погромы.