Теперь они спали в одной комнате, ведь его комнату занял Филипп. Но Клод избегал Толстяка. Не ложился, пока Толстяк не уснет. Толстяк старался не спать, щипал себя, чтобы не задремать и поговорить с Клодом, когда тот придет. Он хотел сказать, что ему очень грустно, что их группа не такая, как прежде, непонятно почему. Почему та радостная жизнь, о какой он мечтал всю войну, стала жизнью, полной теней и печали? А потом в одну октябрьскую ночь все рухнуло. Дело было за полночь, весь дом спал, но Толстяк держался молодцом, не уснул. Только притворно храпел, делая вид. Пришел Клод, стал ложиться… Толстяк вскочил, включил свет и начал рассказывать о своей горькой жизни. Но Клод разозлился — впервые рассердился на Толстяка.
— Все не так, как прежде, Попик, — сказал Толстяк, садясь к нему на постель.
— Ты тоже не такой, как прежде, Толстяк, — пожал плечами Клод.
Толстяка сильно задели его слова:
— Нет! Я такой же! Думаешь, я изменился? Да? Скажи! Я изменился и поэтому больше вам не нужен? Что случилось, Попик? Это из-за того, что мы убивали людей?
Молчание.
— Так, Попик? Из-за того, что мы убивали людей? Я все время об этом думаю. Мне кошмары снятся. Тебе тоже, Поп?
Клод взвился:
— Отвали со своими вопросами! И хватит называть меня Поп, или Попик, или черт знает как еще! Пора перевернуть страницу! Мы делали свое дело, вот! Это наш выбор. Мы сами все это выбрали! Сами решили воевать и носить оружие! Сами решили поддаться гневу! Другие выбрали дом и сидели на жопе ровно, а мы решили взять в руки оружие. Никто за нас выбор не делал, и никто вместо нас не будет за нас отвечать. Мы выбрали убийство! Мы сами выбрали то, чем стали, Толстяк. Мы такие, какие есть, а не такие, какими были. Понял, Толстяк?
Толстяк был не согласен. Но в голосе Клода звучала такая злость, что он совсем расстроился. Почему тот не сказал с самого начала, что прозвище ему не нравится? Он был подобрал ему другое. Звал бы его Лис — Клод в самом деле напоминал лиса.
После долгого колебания добряк наконец решился ответить, тихо, почти неслышно:
— Но, может, однажды мы сможем забыть? Мне бы так хотелось забыть…
— Да хватит уже, черт тебя раздери! Хочешь знать, на что мы способны? На все! И знаешь что? Больше всех повезло Пэлу. Ему уже не нужно жить тем, кем он стал!
— Нельзя так говорить про Пэла! — заорал Толстяк.
Клод грязно выругался, натянул брюки и в досаде вылетел из квартиры. В соседней комнате заплакал разбуженный Филипп. Кей и Лора вскочили, встревоженные шумом и криками.
— Что происходит, Толстяк? — спросила Лора, входя в спальню.
Как давно она не говорила с ним так ласково! Но нервы у Толстяка не выдержали, он сорвался. Надо уезжать, и подальше.
— Задолбало! Заколебало, черт! — кричал тихий гигант.
— Но, Толстяк, что случилось-то? — повторяла Лора.
Она подошла и нежно положила руку ему на плечо.
Толстяк молча схватил свой старый чемодан и стал швырять туда какие-то вещи.
— Но Толстяк… — в недоумении твердила Лора.
— Заколебало! Срань! Я выметаюсь! Сваливаю отсюда, я сказал!
В глазах у него стояли слезы. Как же он себя ненавидел! Кей тоже попытался с ним заговорить, но тот ничего не желал слушать. Застегнул чемодан, натянул огромное пальто и ботинки и выбежал вон.
— Толстяк, подожди! — звали Лора и Кей.
Он скатился с лестницы, выскочил на улицу и помчался изо всех сил, убегая в ночь. Он жалок, его больше не существует. Он существовал только на войне. Завел друзей, в нем находили что-то хорошее. Лора даже сказала, что внутри он самый красивый. Самый красивый внутри — это почти что просто самый красивый. |