– Остановитесь, дети шайтана! Заткни рот, Шариф, а не то я заткну его саблей! Всем хватит, шайтан бы вас за­брал! – кричал он, бегая от группы к группе.

Его глаза дико блестели. Из-под рыжего малахая пы­лало гневом жирное, в черных оспинах лицо.

К воплям невольников добавилась ругань разбойников, готовых перегрызть друг другу горло.

– Отойди, мурза! Ты уже свое получил и не лезь к нам! – выкрикнул великан Шариф, неся в обнимку моло­денькую русоволосую девочку, кричавшую и судорожно от­бивавшуюся ногами. – Лучше отойди!

Он бросил девчушку на землю, наступил на нее ногой и вытащил длинную кривую саблю, всем своим видом по­казывая мурзе, что будет отстаивать добычу силой.

Али остановился, опустил саблю.

– Тьфу, проклятые собаки! Чтоб вас шайтан забрал! Делите сами, хоть с ума посходите!..

Он повернулся и отошел к своей группе, не обращая вни­мания на гвалт и дикие вопли, раздававшиеся сзади.

А там разгорелся спор между двумя разбойниками из-за подростка, мальчика лет двенадцати. Они чуть было не разорвали его, растягивая в разные стороны. Мальчик кри­чал, упирался, но не мог вырваться ни от одного, ни от дру­гого и впился зубами в руку татарина. Тот взвыл от боли, затопал ногами, вырвал руку, выхватил саблю и одним махом снес мальчику голову.

– Ха-ха-ха! Забирай его теперь себе! – крикнул убий­ца отскочившему в сторону сопернику.

Но тот только оскалил зубы в ухмылке, довольный тем, что мальчик никому не достался.

Не желая вмешиваться в распри своих людей, мурза вскочил на коня и приказал трогаться. Несколько его бли­жайших родственников, вырвавших свою часть добычи, присоединились к нему.

Став меньше почти наполовину, его отряд быстро оста­вил берег озера и помчался сухой степью на юг, в сторо­ну Кафы.

Отряд разбойников почувствовал себя здесь в безопас­ности, и пленников развязали. Куда убежишь? Вокруг чуж­бина, море.

Шли быстро. Останавливались только на ночлег да на обед. Татары ели сырую конину, нарезанную тонкими пла­стинками и разопревшую под войлочным чепраком на спи­не коня. Ту же пищу кидали и пленным. Звенигора сначала отворачивался от нее, но голод стал нестерпимым, за­ставил есть. Закрыв глаза, грыз сырое, в красной пене мя­со, запивал из канав, изредка встречавшихся на пути, горь­коватой мутной водой.

Наконец сверху открылось бескрайнее море и показал­ся большой город с высокими стройными башнями мина­ретов. Али остановил отряд, снял с шеи пештимал, разо­стлал на земле, стал на колени, – долго молился, благодаря аллаха за счастливый поход на неверных.

Кафа встретила их шумом приморского рынка, запахом рыбы и жареной баранины.

Али погнал свой живой товар в караван-сарай. На сле­дующий день бойкие горластые цирюльники-греки постриг­ли и побрили мужчин, а слуги принесли на деревянных подносах вареную баранину, густо приправленную перцем. Теперь Али не скупился на еду: сытый, не изможденный раб ценился на рынке значительно дороже. Женщин он приберегал на будущее. Их еще нужно подкормить, прина­рядить, а некоторых и заново одеть, особенно пленниц Чернобая. Перед тем как вести на базар, цирюльники на­трут их маслом и пахучими травами, подровняют брови, положат под глазами легкую голубоватую тень.

Али хорошо знал, как продавать товар для гаремов, и надеялся получить солидный барыш. Сегодня же вывел только мужчин и подростков.

Широкая базарная площадь на берегу залива была вся запружена народом. Шумная пестрая толпа прибрежных и степных татар, греков, турок, венецианцев, караимов, аб­хазцев бурлила, гоготала, куда-то спешила, что-то поку­пала и продавала.

Горный хребет защищал город от холодных северных ветров, и, несмотря на то что стоял декабрь, здесь было тепло и тихо.