присутствовала, когда он, в то время как вы покупали охоту...

     --  Кто, --  вне себя закричал Перегрин,  --  кто это  он? Первый раз в

жизни вижу я вас, сударыня, кто -- вы? кто - этот он?

     Но тут подавленная горем незнакомка упала к ногам Перегрина и возопила,

заливаясь горючими слезами:

     -- Перегрин, будь человечен, будь милосерд, отдай мне его! -- отдай мне

его!

     А господин Перегринус кричал, перебивая ее:

     --  Я сойду с  ума --  я помешаюсь!  Внезапно незнакомка  вскочила. Она

казалась теперь гораздо выше, глаза ее метали молнии, губы дрожали.

     -- А, варвар! -- воскликнула она в исступлении. --  Ты лишен  сердца --

ты неумолим  --  ты хочешь моей смерти, моей погибели --  ты  не отдаешь мне

его! Нет -- никогда -- никогда -- о я несчастная -- я погибла -- погибла. --

И  она  бросилась  вон из комнаты, и  Перегрин  слышал, как  она сбегала  по

лестнице и ее  пронзительные  вопли  раздавались по всему  дому,  пока внизу

громко не хлопнула дверь.

     Тогда воцарилась мертвая тишина, как в могиле.

ПРИКЛЮЧЕНИЕ ВТОРОЕ

     Укротитель блох. --  Печальная судьба принцессы Гамахеи в Фамагусте. --

Неловкость   гения   Тетеля  и  примечательные   микроскопические  опыты   и

развлечения. -- Прекрасная голландка  и странное приключение молодого Георга

Пепуша, бывшего иенского студента.

     В то время во Франкфурте находился  человек,  занимавшийся  престранным

искусством. Его называли укротителем блох на том основании, что ему удалось,

разумеется  не  без  затраты  величайшего  труда  и  усилий,  приобщить этих

маленьких зверьков культуре и обучить их разным ловким штукам.

     С великим изумлением  зрители наблюдали, как  на гладко  отполированном

беломраморном  столе блохи  возили маленькие пушки, пороховые ящики, обозные

фургоны, другие  же  прыгали подле с  ружьями  на  плече,  с патронташами за

спиной,  с саблями на боку. По команде укротителя  выполняли  они труднейшие

эволюции, и  все это  казалось и веселей и  живей,  Чем  у настоящих больших

солдат,  потому  что  маршировка состояла  в изящных  антраша и  прыжках,  а

повороты  налево-направо --  в ласкающих глаз пируэтах. Все  войско обладало

удивительным  апломбом,  а  полководец казался  в  то  же  время и  искусным

балетмейстером.  Но, пожалуй,  еще  красивее и  удивительнее были  маленькие

золотые кареты с упряжкой в четыре, шесть  и восемь блох. Кучерами и лакеями

были еле  заметные для глаза золотые жучки, а что  сидело внутри карет, того

нельзя было и различить.

     Невольно вспоминался при этом экипаж феи Маб, который славный  Меркуцио

у Шекспира в "Ромео и  Юлии" так прекрасно описывает, что можно заподозрить,

не катался, этот экипаж не раз по его собственному носу.

     Но только при обозрении стола в хорошую  лупу искусство укротителя блох

обнаруживалось в полной  мере.