Невольно вспоминался при этом экипаж феи Маб, который славный  Меркуцио

у Шекспира в "Ромео и  Юлии" так прекрасно описывает, что можно заподозрить,

не катался, этот экипаж не раз по его собственному носу.

     Но только при обозрении стола в хорошую  лупу искусство укротителя блох

обнаруживалось в полной  мере.  Тогда только изумленному зрителю открывалась

вся  роскошь  изящество  упряжи, тонкая  отделка  оружия,  блеск  и  чистота

мундиров. Казалось совершенно непостижимым, каким  инструментами пользовался

укротитель блох, чтобы  с  такой чистотой  и  пропорциональностью изготовить

некоторые  мелкие подробности,  как, например, шпоры,  пуговицы  и т.  д., и

рядом  с  этим казалась  уже  сущим  пустяком  мастерская  работа  портного,

состоявшая, ни много ни мало, в том,  чтобы сшить для блох по  паре рейтуз в

обтяжку, -- причем труднейшей задачей была, конечно, примерка.

     Так велико было стечение публики,  что  целый день  зал укротителя блох

был переполнен любопытными, которых не смущала и высокая входная плата. Но и

по вечерам посетителей было много, даже, пожалуй, еще больше,  так как тогда

приходили  и такие лица, которых даже не столько забавлял вся эта  тончайшая

работа, сколько повергало в  изумлена другое изделие укротителя,  снискавшее

ему  особое  внимание  и   уважение  естествоиспытателей.   Это  был  ночной

микроскоп, который, как солнечный микроскоп днем, подобно волшебному фонарю,

отбрасывал  на  белую  стену  изображение  предмета   с  такой  ясностью   и

отчетливостью,  что  не  оставалось желать большего.  Кроме того, укротитель

блох торговал еще прекраснейшими микроскопами, за которые ему охотно платили

большие деньги.

     Случилось,  что  один  молодой  человек,  по   имени  Георг   Пепуш  --

благосклонный  читатель  скоро  ближе  с ним  познакомится,  --  возымел раз

желание  посетить укротителя блох  поздно вечером. Еще на лестнице донеслась

до  него  перебранка,  которая становилась  все громче  и  громче,  пока  не

разразилась наконец дикими криками и беснованием. Только что собирался Пепуш

войти, как дверь зала с треском распахнулась, и в дикой сумятице, с бледными

от ужа лицами, устремилась на него толпа людей.

     -- Проклятый колдун, чертово отродье! в  суд  на него подам! вон его из

города, обманщика,  шарлатана!  --  кричали они,  перебивая  друг  друга,  в

паническом страхе спеша в браться вон из дома.

     Одного взгляда в зал было достаточно  молодому Пепушу, чтобы обнаружить

причину  безумного  ужаса,  гнавшего  отсюда людей.  Вся комната была  полна

движением кишевших в ней гадких тварей. Блохи, жучки, паучки, коловратки, до

чрезмерности увеличенные,  вытягивали свои хоботки,  ходили на своих длинных

волосатых ножках, чудовищные муравьиные  львы хватали и раздавливали  своими

зубчатыми клешнями мошек, которые защищались и бились длинными крылышками, а

между ними извивались  уксусные вьюны, клейстерные угри, сторукие полипы,  и

изо  всех промежутков глазели инфузории с  искаженными человечьими лицами.