нем воспоминание, которое напряженная работа мысли облекла наконец в ясный и

отчетливый  образ;  воспоминание это  состояло  в  том, Дертье Эльвердинк --

принцесса  Гамахея,  дочь  короля  Секакиса, которую он любил  в  те  давние

времена,  когда  был  еще  чертополохом  Цехеритом. Хорошо,  что он  не стал

особенно распространяться в обществе об этой мысли, а  то, пожалуй, сочли бы

его за  сумасшедшего  и  посадили  бы  куда  следует,  хотя навязчивая  идея

помешанного   может   быть   часто  не   чем  иным,   как   иронией   бытия,

предшествовавшего настоящему.

     -- Но, боже мой, вы точно онемели! -- проговорила малютка, дотронувшись

своим  маленьким  пальчиком  до  груди  Георга.  Но  из  кончика  ее  пальца

электрический ток проник до самого сердца  Георга,  и он очнулся  от  своего

оцепенения.  В  экстазе  схватил  он  руку  малютки  и  осыпал  ее  горячими

поцелуями,  восклицая:  "Небесное,  божественное   создание"   --  и  т.  д.

Благосклонный  читатель легко  может вообразить  все прочее,  что  восклицал

господин Георг Пепуш в эту минуту.

     Достаточно сказать,  что  малютка  приняла любовные  клятвы  Георга так

благосклонно, как  только мог он желать, и роковая минута в углу Левенгукова

зала  породила взаимную любовь, которая  сначала вознесла  добрейшего Георга

Пепуша до  небес, а затем для разнообразия  низвергла его  в ад.  Пепуш  был

темперамента меланхолического, да  к тому  же еще  ворчлив и подозрителен, а

поведение Дертье давало ему  немало поводов  для самой мелочной ревности. Но

как раз  эта-то  ревность и  подзадоривала  лукавую Дертье, и  ей доставляло

особое  удовольствие изобретать все  новые способы, как бы помучить  бедного

Георга Пепуша.

     Но все имеет свой  предел,  и давно подавляемая ярость Пепуша вырвалась

наконец наружу.  Однажды он поведал Дертье  о тех  чудесных временах, когда,

будучи  чертополохом Цехеритом, он  так  нежно  любил прекрасную  голландку,

бывшую  тогда  дочерью короля Секакиса; он со всем пылом страсти  доказывал,

что  уже  борьба с  принцем  пиявок  дала ему неоспоримейшее право  на  руку

Дертье. Дертье Эльвердинк уверяла, что и она хорошо помнит  то время, те  их

отношения и  что  воспоминание  о них впервые  вновь посетило ее Душу, когда

Пепуш  взглянул  на  нее взглядом  чертополоха. Малютка так вдохновенно, так

мило говорила  обо  всех  этих  Дивных  вещах, о любви  своей к  чертополоху

Цехериту,  коему  было  предначертано  судьбой учиться в Иене  и затем вновь

найти  принцессу  Гамахею в Берлине,  что  господин Георг  Пепущ мнил себя в

блаженном  краю  Эльдорадо.  Нежная  пара  стояла  у   окна,  и  малютка  не

препятствовала  влюбленному  Пепущу  обхватить   ее   стан  рукой.