голландки,  тем более  пробуждалось  в  глубине  его  души  какое-то  глухое

воспоминание, как  будто он  уже где-то ее видел, хотя и  в совершен  другой

обстановке и в ином одеянии, да и сам он будто имел тогда совсем иной облик.

Тщетно старался  он  довести эти воспоминания  до ясного  сознания, хотя все

более  и  более  убеждался в  том, что  он действительно уже видел  когда-то

малютку.  Кровь бросилась ему  в лицо, когда вдруг  наконец кто-то  тихонько

толкнул его  и прошептал на ухо: "Ну  что, господин философ, не правда ли, и

вас поразила молния?"  То  был его  сосед по обеденному столу  в  гостинице,

которому  он  заявил,   что  считает  этот  поголовный  экстаз  за  странное

помешательство, которое так же быстро пройдет, как и возникло.

     Тут  Пепуш  заметил,  что,  покуда  он не спускал глаз  с малютки,  зал

опустел и последние гости  направлялись к  выходу.  Голландка только теперь,

казалось, обратила на него внимание и приветливо ему поклонилась.

     Голландка не выходила из головы Пепуша; целую ночь напролет терзался он

в тщетных стараниях  напасть  на  забытого воспоминания. Он  рассудил  тогда

совершенно справедливо, что только созерцание красавицы может навести его на

забытый след, и не преминул на другой же день отправиться вновь к укротителю

блох, а  затем и  в  следующие дни  по  два, по  три  часа  кряду глазел  на

прекрасную Дертье Эльвердинк.

     Если человек  не может отделаться от мысли  о привлекательной  женщине,

так или иначе обратившей на себя его внимание, то он уже сделал первый шаг к

любви;  так  и  Пепуш" воображая,  что  он  только старается  доискаться  до

какого-то темного своего  воспоминания, в сущности был уже по уши влюблен  в

прекрасную голландку.

     Кого теперь могли занимать блохи? Голландка одержала над ними блестящую

победу, сосредоточив  общее внимание на своей персоне.  Укротитель блох  сам

чувствовал,  что  отныне  он со своими блохами  стал играть  довольно глупую

роль; поэтому он до поры до времени припрятал войско и придал иной вид своим

представлениям, поручив в них главную роль уже своей прекрасной племяннице.

     Ему пришла  счастливая  мысль  устроить  вечерние  беседы,  на  которые

публика абонировалась за довольно высокую плату. На этих  вечерах он сначала

показывал   кое-какие   любопытные  оптические   фокусы,  а  затем   всецело

предоставлял своей племяннице занимать общество. Красавица блистала в полной

мере светскими дарованиями; малейшим перерывом в разговоре пользовалась она,

чтобы увлечь общество своим пением, сама себе аккомпанируя на гитаре.  Голос

у нее  был не сильный,  манера не безупречная,  часто  даже неправильная, но

нежность звука, ясность  и чистота пения были  в полной гармонии со  всем ее

прелестным  существом;  когда  же  из-под  черных  шелковых  ресниц  сиял на

слушателей  томный  ее  взор,  как  влажный  лунный  луч,  не  одно  дыхание

стеснялось в груди и замолкали тогда даже самые упрямые педанты.