препятствовала  влюбленному  Пепущу  обхватить   ее   стан  рукой.  В  такой

непринужденной  позе болтали они друг с другом,  потому  что речи  о чудесах

Фамагусты перешли  у них в  самую ласковую болтовню. В  эту  Минуту проходил

мимо красивый гусарский  офицер  в новеньком  с  иголочки мундире  и  весьма

приветливо  поклонился малютке, знакомой ему по  вечерним собраниям.  Дертье

стояла с полузакрытыми глазами, отворотив от улицы свою головку; трудно было

предположить, чтобы она могла заметить офицера, но могущественны чары нового

блестящего мундира! Встрепенулась ли малютка  от многозначительного бряцания

сабли о  каменные плиты тротуара, но только она ясно и светло  раскрыла свои

глазки,  высвободилась из объятий  Георга, отворила  окно,  послала  офицеру

воздушный поцелуй и смотрела ему вслед, пока он не скрылся за углом.

     -- Гамахея, --  вскричал  совершенно  вне  себя чертополох Цехерит,  --

Гамахея, что  же это такое?  Ты издеваешься  надо  мной? Такова верность,  в

которой ты клялась твоему чертополоху?

     Малютка повернулась к нему на каблуках и,  разразившись громким смехом,

воскликнула:

     -- Бросьте, бросьте, Георг! Если  я и  дочь  достойного старого  короля

Секакиса, если вы чертополох Цехерит, но ведь и тот прелестный офицер не кто

иной, как гений Тетель, который мне, по правде говоря, куда больше нравится,

чем мрачный, колючий чертополох.

     Тут голландка порхнула за дверь,  а Георг Пепуш, как следовало ожидать,

в состоянии неистового отчаяния бросился вниз  по  лестнице вон из дому, как

будто за ним гналась тысяча чертей. Судьбе было угодно, чтобы на улице Георг

встретил одного из своих друзей, выезжавшего из города в почтовой коляске.

     Стойте, я еду с вами! --  воскликнул чертополох Цехерит, слетал  домой,

надел  плащ, сунул в карман денег,  отдал  ключи от комнаты  хозяйке, сел  в

коляску и укатил со своим другом.

     Однако, несмотря на этот разрыв, любовь к прекрасной голландке вовсе не

угасла  в груди Георга; точно  так же мог  он заставить себя  отказаться  от

справедливых притязаний  на руку  и сердце  Гамахеи, которые  он  заявлял  в

качестве  чертополоха  Цехерита.  И  он  возобновил  эти   свои  притязания,

встретившись через несколько лет с Левенгуком в Гааге, а как он ревностно их

отстаивал  затем  во  Франкфурте,   благосклонному  склонному  читателю  уже

известно.

     Безутешный бегал  господин Георг  Пепуш  ночью  по  улицам,  как  вдруг

колеблющийся и  необыкновенно яркий света, падавший сквозь  щель в  одной из

ставен нижнего  этажа большого дома, привлек  его внимание.  Он подумал, что

комнате пожар, и поэтому вспрыгнул  на  подоконник,  ухватившись за  оконную

решетку, чтобы взглянуть внутрь. Его удивлению не было границ при виде того,

что предстало его глазам.

     Веселый, яркий огонь  пылал в камине, находившемся против самого  окна;

перед камином же сидела  или, вернее, лежала в широком дедовском кресле, как

ангел разряженная, маленькая голландка.