слушайте!  Отец  мой был славный... однако  ж мне приходит  в  голову, что у

читателей  и слушателей  уже иссяк  прекрасный дар терпения  и  те подробные

жизнеописания,  что  были  столь  любимы  в  старину,  ныне  вызывают   одно

неудовольствие.  Поэтому,  пожертвовав обстоятельностью  рассказа,  я только

бегло  коснусь  нескольких  эпизодов, имеющих  ближайшее отношение  к  моему

пребыванию у вас.

     Одно   уже   то    обстоятельство,    что   я   действительно   являюсь

мастером-блохой, дорогой господин Перегринус, должно  заставить вас признать

во мне человека всеобъемлющей эрудиции, обладающего глубоким  опытом во всех

отраслях  знания. Но! --  вам не  определить  степень моей  учености никаким

вашим  мерилом,  ибо  вам  неизвестен  дивный  мир,  в котором живу я с моим

народом. Как  изумились бы вы, когда бы этот мир  открылся вашему разумению!

Он показался бы вам самым  странным, самым непостижимым волшебным- царством!

И потому вы не должны недоумевать, если все  проистекающее из этого мира вам

будет представляться запутанной  сказкой, порожденной праздной игрой ума. Но

не поддавайтесь этому заблуждению и верьте моим словам.

     Видите ли, мой  народ во многих отношениях далеко опередил вас,  людей,

например в прозрении тайн природы, в силе  и ловкости,  как  духовной, так и

телесной. Впрочем, и мы  подвержены страстям, и, как у вас, они --  источник

слишком  частых  бед и  даже полной  гибели.  Так  и  меня,  любимого,  даже

боготворимого  моим народом,  звание  мастера  могло бы  вознести на  высшие

ступени счастья, не ослепи меня несчастнейшая страсть к одной особе, которая

овладела мной совершенно, но никогда бы  не могла стать моей  женой. Вообще,

наш  род  упрекают  в  совершенно  исключительном,  преступающем все границы

приличия,  пристрастии  к прекрасному  полу.  Будь  этот упрек и  обоснован,

однако ж,  с другой  стороны,  всем  и каждому известно... Но!  --  не  буду

тратить слов! Я увидал дочь короля  Секакиса, прекрасную Гамахею, и в тот же

миг с такой ужасающей силой влюбился в нее, что забыл и свой народ, и самого

себя  и  жил только  одним  блаженством -- прыгать по  прекраснейшей шее, по

прекраснейшей  ее груди, щекоча  мою милую сладкими  поцелуями. Часто ловила

она меня  своими розовыми  пальчиками, но никогда не  могла  поймать. И  это

принимал  я за милые, игривые ласки  счастливой любви!  Как глуп,  как  глуп

бывает влюбленный, будь он сам мастер-блоха!

     Достаточно  сказать, что на бедную Гамахею напал гадкий принц пиявок  и

зацеловал ее до смерти; но мне удалось бы  ее спасти, не вмешайся тут в дело

один  глупый хвастун да еще какой-то  неуклюжий болван; их никто  не звал, и

они-то все и погубили.  Хвастун был чертополох Цехерит,  а  болван --  гений

Тетель.  Когда  гений Тетель поднялся  с  заснувшей  принцессой  в воздух, я

крепко  уцепился за брюссельские кружева,  которые  она носила вокруг шеи, и

стал, таким образом, верным спутником Гамахеи в ее путешествии незаметно для

гения Тетеля.