Изменить размер шрифта - +
  Когда  гений Тетель поднялся  с  заснувшей  принцессой  в воздух, я

крепко  уцепился за брюссельские кружева,  которые  она носила вокруг шеи, и

стал, таким образом, верным спутником Гамахеи в ее путешествии незаметно для

гения Тетеля. Нам случилось пролетать мимо двух магов, наблюдавших с высокой

башни движение светил. И тут  один из  магов так метко направил на меня свою

зрительную  трубу,  что  я  положительно  был  ослеплен   лучом  магического

инструмента. Голова моя страшно закружилась; как ни старался я удержаться --

все напрасно: я  полетел вниз с ужасающей высоты,  упал  прямехонько  на нос

магу-наблюдателю, и только мой малый вес и чрезвычайная  ловкость спасли мне

жизнь.

     Я был  слишком оглушен падением,  чтобы сразу соскочить  с носа  мага и

спрятаться куда-нибудь в  безопасное  место, и  тут  это  чудовище, коварный

Левенгук (он-то и был этот  маг),  проворно  схватил меня пальцами и посадил

под Рус-вурмовский универсальный микроскоп, так что я и оглянуться не успел.

Несмотря на то что была ночь и  он должен был засветить лампу, Левенгук  был

все же  настолько  опытным  и сведущим  естествоиспытателем,  что тотчас  же

признал  во мне мастера-блоху. В восторге, что  счастливый случай  дал ему в

руки  столь  знатного  пленника,  он  решил  извлечь  все  выгоды  из  этого

обстоятельства  и наложил  на  меня,  несчастного,  оковы.  Так началось мое

страдальческое заточение, из коего лишь вчера утром был я наконец освобожден

благодаря вам, господин Перегринус Тис.

     Обладание  мною  дало  ужасному  Левенгуку  полную  власть   над  моими

вассалами, которых вскоре он собрал  вокруг себя  целыми толпами и которым с

варварской жестокостью принялся  прививать так называемые культурные начала,

лишившие нас  вскоре всякой свободы, всяких радостей жизни. Что  касается до

учения и вообще до наук и искусства, то Левенгуку, к его величайшей досаде и

изумлению, пришлось очень скоро убедиться, что мы были, пожалуй, ученее  его

самого; высшая же культура, которую он принудительно нам навязывал, состояла

преимущественно  в том, что мы должны были  чем-то сделаться или по  крайней

мере что-то собой представлять. И вот это "чем-то сделаться" и "что-то собой

представлять"  повлекло за  собой  множество  потребностей, которых  никогда

раньше  мы не знали,  а теперь  должны были  в поте лица  их  удовлетворять.

Жестокий   Левенгук  вознамерился  сделать  из  нас  государственных  людей,

военных,  профессоров и  уж не знаю  кого еще. Мы  должны были  облекаться в

одежду  соответственно  своему званию, носить оружие и т.  д.  Так появились

среди  нас  портные, сапожники, цирюльники,  швеи, пуговичники,  оружейники,

портупейщики,  шпажники,  каретники   и   множество   других  ремесленников,

работавших только для распространения ненужной, пагубной роскоши. Хуже всего

было  то,  что  Левенгук  имел в виду одну  только  собственную  выгоду:  он

показывал  нас как обученный им  народ публике и взимал  за то  плату.

Быстрый переход