Когда гений Тетель поднялся с заснувшей принцессой в воздух, я
крепко уцепился за брюссельские кружева, которые она носила вокруг шеи, и
стал, таким образом, верным спутником Гамахеи в ее путешествии незаметно для
гения Тетеля. Нам случилось пролетать мимо двух магов, наблюдавших с высокой
башни движение светил. И тут один из магов так метко направил на меня свою
зрительную трубу, что я положительно был ослеплен лучом магического
инструмента. Голова моя страшно закружилась; как ни старался я удержаться --
все напрасно: я полетел вниз с ужасающей высоты, упал прямехонько на нос
магу-наблюдателю, и только мой малый вес и чрезвычайная ловкость спасли мне
жизнь.
Я был слишком оглушен падением, чтобы сразу соскочить с носа мага и
спрятаться куда-нибудь в безопасное место, и тут это чудовище, коварный
Левенгук (он-то и был этот маг), проворно схватил меня пальцами и посадил
под Рус-вурмовский универсальный микроскоп, так что я и оглянуться не успел.
Несмотря на то что была ночь и он должен был засветить лампу, Левенгук был
все же настолько опытным и сведущим естествоиспытателем, что тотчас же
признал во мне мастера-блоху. В восторге, что счастливый случай дал ему в
руки столь знатного пленника, он решил извлечь все выгоды из этого
обстоятельства и наложил на меня, несчастного, оковы. Так началось мое
страдальческое заточение, из коего лишь вчера утром был я наконец освобожден
благодаря вам, господин Перегринус Тис.
Обладание мною дало ужасному Левенгуку полную власть над моими
вассалами, которых вскоре он собрал вокруг себя целыми толпами и которым с
варварской жестокостью принялся прививать так называемые культурные начала,
лишившие нас вскоре всякой свободы, всяких радостей жизни. Что касается до
учения и вообще до наук и искусства, то Левенгуку, к его величайшей досаде и
изумлению, пришлось очень скоро убедиться, что мы были, пожалуй, ученее его
самого; высшая же культура, которую он принудительно нам навязывал, состояла
преимущественно в том, что мы должны были чем-то сделаться или по крайней
мере что-то собой представлять. И вот это "чем-то сделаться" и "что-то собой
представлять" повлекло за собой множество потребностей, которых никогда
раньше мы не знали, а теперь должны были в поте лица их удовлетворять.
Жестокий Левенгук вознамерился сделать из нас государственных людей,
военных, профессоров и уж не знаю кого еще. Мы должны были облекаться в
одежду соответственно своему званию, носить оружие и т. д. Так появились
среди нас портные, сапожники, цирюльники, швеи, пуговичники, оружейники,
портупейщики, шпажники, каретники и множество других ремесленников,
работавших только для распространения ненужной, пагубной роскоши. Хуже всего
было то, что Левенгук имел в виду одну только собственную выгоду: он
показывал нас как обученный им народ публике и взимал за то плату. |