«Нет, так легко закончить дежурство мне не дадут», — думал капитан Буанзен, следя за минутной стрелкой. И он оказался прав: без двадцати семь поступил вызов из северо‑запада — в пригороде Барух случилась перестрелка.

Еще пару месяцев назад он бы об этом даже не узнал — где его участок, а где пригород Барух, но на последнем совещании в городском управлении было решено помочь службе пригородных шерифов, поскольку они не справлялись с захлестнувшей их территорию волной воровства и грабежей. Шефствовать над Барухом выпало сорок второму участку, в котором и служил капитан Буанзен.

«Ну и ладно, вернусь, попью кофе — тут и дежурству конец», — подумал он, оставляя прокуренное помещение участка.

Вместе с молчаливым сержантом они отправились в дорогу и к восьми утра прибыли на место. Деревенский шериф по фамилии то ли Гутхор, то ли Гутторн — капитан не разобрал, да и не собирался выяснять — сопроводил городских полицейских к дому, где и случилась перестрелка.

5

Пострадавшим оказался Кшиштоф Паллец, шестидесятипятилетний пенсионер, проживавший в своем коттедже последние двадцать шесть лет, ранее не судимый, всю жизнь проработавший бухгалтером на табачной фабрике Свифта. Эти и многие другие сведения о себе пострадавший сообщил полицейскому и готов был еще долго рассказывать, если бы капитан время от времени не возвращал его к предмету расследования.

— Это было нападение, офицер! Персональное на падение! — объявил старик, потрясая головой, обернутой мокрым полотенцем. Он был необыкновенно возбужден и горел желанием оказать органам всю не обходимую помощь.

— Я стоял здесь, а он стоял там! — рассказывал старик, перебегая с места на место.

С чего все началось, сэр?

— С чего началось?

Пострадавший на мгновение задумался.

— Ах да, конечно! Дело в том, что я плохо засыпаю и, случается, подхожу к окну — вот к этому… — Он повернулся и указал на окно первого этажа. — Это моя спальня, но раньше я держал в этой комнате птиц.

— И что же вы увидели, сэр?

— Сначала ничего, потом пошел в туалет, а у меня, знаете ли, плохо отходит моча и случаются рези. Я провел в туалете минут двадцать, хотя поклясться не могу, возможно, чуть больше, а когда возвратился в спальню, снова подошел к окну… Собаки в лесу вели себя очень шумно, это меня насторожило.

— Вы имеете в виду парк, сэр?

— Это дальше парк, офицер, а здесь у нас настоящая чащоба! Порядок никто не желает наводить, у вас в городе, может, и не так, а наши местные власти вор на воре и вором погоняет.

— Мистер Паллец, это к делу не относится, — напомнил шериф, который и являлся представителем местных властей.

— Давайте начнем прямо с нападения, мистер Паллец, — предложил Буанзен. Он еще надеялся успеть выпить кофе перед сдачей дежурства.

— Да‑да, офицер, я как раз к этому и приближаюсь.

Одним словом, подхожу я к окну и вижу: стоит черный человек.

— Что значит «черный», сэр?

— Черный — значит черный. Голова черная, руки черные, ноги черные.

— То есть вы хотите сказать, что это был бангиец?

— Если бы это был бангиец, офицер, я бы так и сказал — бангиец, а я говорю: он был черный.

Сплошь.

Капитан Буанзен и шериф переглянулись.

— Что он делал, этот черный человек? — спросил капитан.

— Он воровал мое белье… — произнес мистер Паллец таким тоном, словно сообщал о государственной измене.

— Черный человек воровал белье, — повторил капитан. — Скажите, сэр, это было какое‑то особенное белье?

— Нет, ничего необычного, вот, посмотрите, при щепки остались, а вещей‑то и нет.