– Чего ради? – Он закрыл бумагу ладонью.

 – Хочу попытаться расшифровать надпись на обратной стороне.

 – Но какой в этом смысл?

 – Мне бы очень хотелось узнать, кому вы дали этот листок в Англии...

 И что он на нем записал.

 Малкольм продолжал колебаться. Йен с усилием поднялся на ноги и налил себе еще "Экстры".

 – Отдай ты ему эту бумажонку, Малкольм, – раздраженно вмешался он.

 – На кой дьявол она тебе сдалась?

 Херрик увидел три пары глаз, вопросительно рассматривавших его, и неохотно вынул руку из кармана.

 – Черт побери, это не доведет тебя до добра, парень. – В его голосе явственно прозвучала угроза.

 – Неважно, – ответил я, убирая записку, – это просто интересно, вам не кажется? Вы писали на этой странице в Бергли... Но не сказали мне, что вы были на этих соревнованиях. Я был удивлен тем, что вы ни слова не сказали об этом. И я еще больше удивился, узнав, что на самом деле вы там были.

 – Ну и что из того? Я репортер и приезжал писать о соревнованиях.

 – Для "Уотч"? Я считал, что вы иностранный корреспондент, а не спортивный обозреватель.

 – Вот что, парень... – Мускулы на могучей шее журналиста напряглись. – К чему ты клонишь?

 – Клоню я вот к чему. Вы знали... знали с самого начала... что я приехал сюда кое-что выяснить. И все время пытались сделать так, чтобы я заблудился в тумане... или оказался в морге.

 Стивен и Йен раскрыли рты.

 – Бредятина! – воскликнул Малкольм.

 – А вы умеете водить тягач с прицепом?

 Он ответил мне взглядом, полным ненависти, за которой скрывалось какое-то решение.

 – Обед в "Арагви"... – продолжал я. – Вы приглашали... Рядом с нами все время сидели два человека. Напротив меня. Два часа лицом к лицу.

 После этого они всегда могли бы меня узнать. Вы забрали у меня очки, и все увидели, что без них я беспомощен. Когда мы вышли из ресторана, на меня на улице Горького набросились двое мужчин... Они пытались сбить с меня очки и затащить в автомобиль. На них были вязаные подшлемники, но я очень четко разглядел их темные нерусские глаза. И я задумался: кто мог знать, что я именно в это время один пойду по улице Горького?

 – Все, что ты наговорил, парень, просто куча лошадиного дерьма. Если ты будешь продолжать в том же духе, то тебе светит или игла, или смерть в психушке.

 Малкольм был явно разгневан, но уверенности в себе не потерял. Он не мог представить, что мне удастся попасть в яблочко.

 – Теперь поговорим о факсе, – сказал я, – и о вашем информаторе. Я абсолютно уверен, что, когда для меня пришло очень длинное сообщение, вы сразу же узнали об этом. Я немедленно отправился в посольство, проехал большую часть пути на такси и попал в засаду. Под мостом меня поджидали двое мужчин. Я спасся только по иронии судьбы... Но когда я пришел в себя, то первым делом задумался: кто мог знать, что я должен выйти на улицу?

 – Да пол-Москвы, – грубо оборвал меня Малкольм.

 – Я знал, – с подчеркнутой беспристрастностью поддержал его Йен.

 – Конечно! – агрессивно заявил журналист. – Йен знал, что мы собираемся обедать в "Арагви". Йен знал, что ты собираешься к Кропоткину на ипподром: ты нам обоим сказал это, когда мы были у Оливера. Так какого черта ты не обвиняешь во всем этом Йена? Ты, парень, не иначе как стукнулся башкой! Если ты немедленно не попросишь прощения, я привлеку тебя к ответственности за клевету!

 Тут он снова посмотрел на часы, внезапно решил пересмотреть свой ультиматум и встал.