– Octo, – раздался голос из-за угла. – Ave Satanas!

– Ave Satanas! – ответили несколько приглушенных голосов.

Свернув, я заглянул в прямоугольный сводчатый зал метров двадцати в длину и десяти в ширину, озаренный свечами. Остановился, когда увидел пять людей в черных плащах и капюшонах вокруг огромной дыры в полу. Я ожидал только Латура с его приятелем, который давал задание. Зачем здесь еще три члена Собора? На случай западни я спрятал обе руки под рясой, правой сжимая скрытый двухзарядник, а левой доставая шекель Иуды.

– Trēdecim, – подал голос я, показывая монету. – Ave Satanas!

– Ave Satanas, – произнес хор голосов.

Один из них выступил вперед. «Trēs», – назвался сиплый голос Латура. Он заговорил по латыни. Я понимал каждое слово. Впервые за годы. Я снова стал собой. Почти двадцать лет я был пленником прошлого, считая себя Гарри Ангелом. Теперь я был Джонни Фаворитом, который жил настоящим.

Кардинал обводил рукой остальных членов Собора. Один за другим они называли свои номера.

– Octo.

– Viginti.

– Septendicim.

– Viginti quinque.

Что это за трио на подпевках? Откуда они узнали, что должны прийти сюда? Я сжимал в кармане «Дерринджер».

Не успел я сформулировать вопрос так, чтобы не выдать себя, Латур представил Двадцатого – «nostrum conlegam et benefactor». Наш коллега и благодетель.

Двадцатый шагнул ко мне.

– Tibi partem meam? – спросил он. «Ты принес мою дань?»

Не отпуская двухзарядник, я снял лямку сумки с левого плеча.

– Spero quod placuerit vobis, – сказал я, передавая ношу. «Надеюсь, вы будете довольны».

Насрать мне было, доволен он или нет, – главное, получить голоса.

– Gracias tibi, – сказал он, расстегивая кожаные ремни. – Tale negotium bene gessit Satanas noster celebre.

Он благодарил меня. Сказал, что это хорошее дело во славу Сатаны. Я кивнул. Viginti достал диктофон и динамик, передал мне. Вцепился в водонепроницаемый резиновый мешок, уронив холщовую сумку на пол. Разорвал мешок. Торжественные, как чумные доктора, остальные члены Собора подчеркнуто отвернулись. Потянув за черные, как смоль, волосы Бижу, Двадцатый долго всматривался в рваную маску ее лица. Дальше выудил ее татуировку. Я знал, что ему угодит ее сосок.

– Nunc autem sonitu! – гаркнул Viginti. «Теперь звук!»

Я подключил динамик и завел П-55. Без усиления. Тихий дрожащий писк. Агония Бижу не громче агонии мыши. Мы больше двух часов слушали запись страданий в митреуме. Меня это не волновало. Я все слышал вживую. Крысиное верещанье казалась таким далеким. Вблизи же Двадцатый ласкал себя через выпирающую ткань черного облачения.

Глава 52

Двадцатый выключил П-55 в 23:35.

– Optimum. Suffragia ad vos. – «Отлично. Голоса ваши».

Я представил, как он ухмыляется под капюшоном.

– Approbare omnes? – «Все «за»?»

– Certe. Ut dictum est. – «Да. Как договорились».

Через десять минут через сердце полуночного Рима прорыскали, как голодные акулы, шесть черных лимузинов. Мы въехали в Ватикан через ворота Святой Анны за пять минут до колдовского часа ночи.