– Натас?.. – сказал я громко. – Я ищу человека по имени Натас.

Шайка замолкла и недоверчиво уставилась на меня, смущенная то ли моим английским, то ли моим дорогим туалетом. В этом артистическом свинарнике я был как банкир в пивной.

– Я Виктор Натас! – объявил дылда с жидкой бороденкой в черной водолазке. Поднялся на ноги. Нечесаные волосы почти закрывали уши. Ему могло быть под тридцать. Из-за бороды точно не сказать. – Вы меценат?

– А вы художник? – спросил я.

– Я гений. Cette boîte est un temple du génie!

– Храм гениев? – повторил я на английском, чтобы показать, что тоже не пальцем деланный. Похоже, мой сарказм потерялся в переводе.

– D’accord! Модильяни. Аполлинер. Пикассо. Хемингуэй. Киплинг. Тулуз-Лотрек. Утрилло. Генри Миллер. Здесь пили все. Каждый – гений! – Натас плюхнулся обратно, показал на незанятую табуретку. – Присоединяйтесь. Мсье?..

– Фаворит. – Я сел, поставил сумку на пол рядом. Я ошибся пташкой, так что мне, пожалуй, лучше было бы двигать дальше. Не планируя задерживаться, я не снимал шляпу и пальто.

– Пауло, – позвал Натас. – Un verre pour notre ami Favori. – Он подсел ко мне. – Ты правильно сделал, что пришел сюда. Оглядись. В этой самой комнате родился двадцатый век.

Я оставил это без комментариев. Этого субчика настолько распирало от самодовольства, что места для собеседника не оставалось.

– Видишь картину? – Он показал на большое полотно с несчастным человеком в пестром костюме шута, который пил рядом с бледной женщиной, не обращавшей на него внимания. – Это репродукция. Оригинал пятьдесят лет назад написал Пикассо. Арлекин – сам маэстро. Стерва рядом с ним – его любовница. Здесь изображен «Лапан Ажиль». Когда-то Пикассо расплатился по счету этой картиной.

Сухопарый господин лет шестидесяти поставил передо мной пустой стакан.

– Мерси, Пауло, – сказал Натас, не отрывая глаз от меня. Налил мне красного. – Тот дурень, который играет на гитаре на заднем плане, – он показал на картину Пикассо, – это Фред Жерар, отец Пауло. Он продал картину за десять тысяч франков! Сраных двадцать долларов. Сегодня она стоит миллионы!

– Неплохо Пикассо посидел, – сказал я.

Виктор Натас снова грандиозно возвысился над столом.

– Я тоже расплачиваюсь своим искусством. – Он показал на небольшую работу на стене за нами. Черно-белая. Узор из ромбов, треугольников и квадратов, который как будто двигался, если долго на него смотреть.

– Интересно, – соврал я.

– Желаешь прийти в мою студию и увидеть мою последнюю работу?

– Да нет, спасибо. Я не любитель живописи.

– Что? Тогда зачем ты пришел?

– Искал Натаса.

– Я Натас!

– Не тот Натас.

– Impossible! Я самый тот Натас. Я Натас сейчас и навсегда!

Я полез за сумкой, достал фотографию Луи Цифера в сценическом фраке и показал тощему бородатому балаболу.

– Ici est le même Natas qui je cherche, – сказал я, подставляясь всем своим несовершенным французским.