Как понял Кэрби, они были самыми большими знатоками цивилизованного мира и столь разительно отличались от своих собратьев, что Кэрби захотелось послушать историю их жизни. Однако они сперва потребовали, чтобы он рассказал им, как его угораздило купить тут землю.
– Участок мне с первого взгляда понравился, – сказал им Кэрби. – Сент‑Майкл представлял владельца, какого‑то крупного аристократа из Мексики. Из‑за налогов тот не хотел брать закладную, а я был в состоянии уплатить наличными.
– Это такой самодовольный толстяк? – спросил Томми.
– Да, Инносент Сент‑Майкл.
– Это была его собственная земля. Он много лет искал дурака, чтобы продать ее.
– Спасибо на добром слове, Томми.
– Стало быть, ты богач? – спросил Луз. – Ты можешь позволить себе ошибиться?
– Богатые люди не рискуют своими задницами и двадцатью годами тюряги, они не возят в Штаты зелье, – ответил Кэрби. – Этим я и заработал на землю. О, господи! – воскликнул он, вспомнив еще что‑то.
– Что такое?
– Остаток денег я отдал за коров одному парню в Техасе.
Луз расхохотался. Томми попытался принять сочувствующий вид. Кэрби попыхтел трубкой с зельем и вдруг тоже засмеялся.
– В конце концов, я не такой умник, как мне казалось, – сказал он.
– А кто умник‑то? – отвечал на это Томми. – Но все равно в жизни есть свои радости.
И они вволю вкусили от радостей жизни. Индейцы принесли разные диковинные блюда, сдобренные перцем и другой взрывчаткой. Самогон освежал горло. По радио передавали гватемальскую программу. Вскоре зашло солнце, и вечерний ветер ласково шептался с верхушками деревьев под журчание ручейка. Кое‑кто пустился в пляс на неровной земле. Потом упала ночь, а с ней упали и обитатели деревушки. Оставшиеся на ногах развели костры, и в оранжевом свете засновали черные призраки. Селяне принялись переговариваться с ними на своем родном наречии. Кэрби лежал на остывающей земле, подсунув под голову перевернутый глиняный горшок и держа в руке полупустой кувшин. Он смотрел, как над его холмом всходит луна, а рядом, скрестив ноги, сидел Луз Коко и рассказывал историю своей жизни.
– Я был ребенком, когда моя мать спуталась с нефтяником, – говорил он, поплевывая в костер, который тоже усердно отплевывался головешками. – Оказалось, он не богатей, а простой геолог, которому было скучно одному в спальном мешке. Искал тут нефть для «Эссо».
– Так здесь есть нефть? – оживился Кэрби.
– Есть, а фига толку? Тут известняк, и она – в маленьких полостях. Добывать – себе дороже. В общем, мать прогнали из деревни, и мы поехали в Хьюстон.
– Погоди‑ка, – оборвал его Кэрби. – Так сразу и прогнали?
– Здешние ослы, – Луз обвел жестом всю Южную Абилену, – жуть какой принципиальный народ.
– А, понимаю. Твоя мать и этот геолог…
– При живом папаше.
– И племя изгнало ее.
– Деревня прогнала ее. Она забрала с собой нас, ребятишек. Мне было девять, а Розите год. Это моя сестра, ты ее видел. Но мы не нашли того геолога, и мать пошла в услужение. Жили мы неплохо, росли вместе с хозяйскими детьми, Томми пару раз приезжал в гости. Он жил в Мэдисоне, в Висконсине, его старик работал в колледже. Он знал все про резьбу, древнее искусство и разные поделки. Читал про них лекции и… как это называется, когда человек говорит: это хорошая вещь, а это – дрянь?
– Оценивал?
– Оценивают машины.
– Ну, значит, проводил экспертизу? Говорил, поддельная вещь или настоящая. |