Глава 3. Фонд помощи голодающим

Все деньги (в хороший день набегало до пятнадцати копеек, в среднем же улов составлял копеек семь) я оставлял себе, а вот продуктами щедро делился с однокашниками. Я понимал, что по сравнению с большинством из них нахожусь в более чем хорошем положении, ведь меня каждый день забирали из школы родители либо дедушка, и я не знал, что это такое – коротать длинный вечер в тёмной школе (свет на первом этаже после шести часов вечера оставляли только в двух местах в коридоре), а потом ночевать в грязном душном кабинете номер восемь, расположенном между двумя туалетами. Он и ещё один кабинет, четырнадцатый, играли роль спален – там рядами, вплотную друг к другу, лежали страшные серые матрасы, штук по сорок в каждом, а в углу стоял снабжённый двумя ручками двадцатилитровый бак для отправления естественных потребностей. Дежурные хоть его и выносили каждое утро в школьный парк, но всё равно амбре в спальнях и коридорах рядом с ними стояло такое, что у многих к горлу подкатывала дурнота.

Не знал я и о том, каково это – получать в столовой жалкий полдник (стакан ржавой подогретой воды, выдаваемой за чай, полкуска рафинада и тонкий, почти просвечивающий кусочек самого дешёвого хлеба) и скудный ужин (ложку перловой размазни на воде, горстку варёного риса либо тёртую сырую брюкву всё с той же тёпленькой мутной водицей в придачу). Не знал, но по измождённому виду мальчиков и девочек, вынужденных круглые сутки находиться в школе, догадывался, что им живётся ой как не сладко… Вот потому то мы со старостой класса Валентиной Ждановой заключили договор, за соблюдением которого строго следила наша учительница Наталья Михайловна: все продукты складывать в ящик в одном из шкафов, запирающемся на ключ, и выдавать особо страждущим ученикам. Ключ от ящика постоянно находился у старосты.

Благодаря этому продовольственному фонду, пополнявшемуся не только за счёт моих ежедневных вкладов, но и за счёт пожертвований некоторых не очень жадных детей из благополучных семей, которые были не в состоянии съесть все лакомства, нагружаемые им в портфели и ранцы родителями, удалось спасти много детей.

Среди них была, в частности, Марина Абрамова, девочка из бедной семьи. Я уже упоминал о том, что во время устроенного Лыковым взрыва она оказалась одной из тех, кто был легко ранен осколками: ей оцарапало щёку и шею. У здорового ребёнка, полного сил и пышущего энергией, эти царапинки затянулись бы за два дня, но у Марины, ослабленной постоянным недоеданием, они воспалились и через неделю превратились в безобразные гноящиеся язвы. Девочка крепилась изо всех сил, потому что знала: если она не сможет сидеть на уроках, её отправят в лазарет, а оттуда (и это было известно всем без исключения детям) лежала прямая дорога на школьное кладбище, располагавшееся на спортивной площадке, там, где прежде было футбольное поле. По статистике, которую вела заместитель директора по начальным классам Тамара Ивановна Богачёва, только трое учеников из десяти, попавших в лазарет, возвращались в свои классы. Для остальных учитель труда Степан Васильевич Старшинин делал в школьной мастерской маленькие гробики…

Участь этих несчастных ребят разделила бы и Марина Абрамова, если бы не мы с нашим продовольственным фондом. Оттуда она стала систематически получать продуктовые пайки – картошку, хлеб, яблоки и конфеты, что позволило ей через несколько дней оклематься.

Несмотря ни на какие трудности (а они возникали то и дело), фонд ни на один день не прекращал своей деятельности. В ряде случаев он мог бы перестать существовать, но этого не произошло. О двух из них я не могу не рассказать.