Я не стала это комментировать, решив, что понимания в данный момент мы всё равно не найдем. Вместо этого сообщила:

  Мы задержимся здесь на день другой. Потом посмотрим.

Рыков, наверняка, остался недоволен, но, конечно, промолчал. Только кивнул.

  Как скажешь, Марьяна.

Вечером мы встретились в ресторане. На самом деле, без Геннадия Петровича. А я, если честно, едва дождалась вечера. В чуждом городе, в казенной обстановке гостиничного номера, я чувствовала себя хуже некуда. Будто связанной по рукам и ногам. Сидела в тишине и думала о… Не знаю даже точно, о чем я думала. То ли о себе, то ли о матери, о нашей с ней встрече, то ли об отце, вспоминая все его рассказы о ней. Получается, это на самом деле были лишь рассказы. Его фантазии. О том, как они с мамой любили друг друга, как были счастливы, какие то потешные истории из их жизни и поездок. Я всегда слушала их взахлеб, и за каждую из них маму любила, грустила, что судьба сложилась так, что она не смогла провести с нами больше времени. И что мне теперь делать с правдой, я не знала.

На душе кошки скребли, было неприятно и гадко.

Наверняка, если бы Шура была рядом, она без конца бы причитала, глядя на меня. Так что, хорошо, что я далеко, и могу побыть в одиночестве.

Ресторан, в котором Лиля заказала столик, не показался мне особо презентабельным, но я понимала, что мои привычки и пристрастия в данных обстоятельствах работают против меня. Я увидела мать и сестру, поджидающих меня за столиком, улыбнулась им в знак приветствия. Мама даже поднялась мне навстречу. Я отметила для себя её яркое платье по фигуре, довольно смелый вырез на нём, оценила причёску, забранные наверх волосы, и именно такая, она мне напомнила себя прежнюю. Ту женщину с фотографий. Красивую, утонченную, стильно одетую. Это была она. Вот только стиля и утонченности ей, явно, не доставало. Куда то всё это неожиданно подевалось. Ежедневная рутина уничтожила.

  Дорогая. – Мама обняла меня, сделала вид, что приложилась накрашенными губами к моей щеке, но это был лишь намек на поцелуй. Ровно такой, какой использовали столичные светские львицы – обманка. – Как я рада тебя видеть. А еще больше рада выйти из дома. – Мама рассмеялась. – Давным давно никуда не выходила.

Я растянула губы в понимающей улыбке, окинула взглядом ресторанный зал, после чего присела на стул. Лиля кинула на меня взгляд, и снова уткнулась в телефон. Мама это заметила, и махнула на младшую дочь рукой.

  С подружками переписывается. Два месяца дома не была, можно подумать, что то у них изменилось. Что, вообще, в нашем городке поменяться может? Тем более, кардинально?

  Я жду не дождусь возвращения в Москву,   сказала Лиля. Она, наконец, отложила телефон, посмотрела на меня. – Здесь жутко скучно, скажи?

  Не знаю. Я никогда не жила в маленьких городах.

  Конечно, тебе не понять.

  Я не жила в маленьких городах,   повторила я,   но и по Москве меня бездумно гулять не отпускали. Моя жизнь совсем не такая, как ты думаешь,   сказала я сестре.

  А какая?

Я помолчала, на секунду встретилась взглядом с матерью.

  Наверное, хорошая,   сказала я. – Меня всегда любили, у меня всё было, на это мне жаловаться грех. Но тут свои нюансы. Когда на тебя всегда все смотрят, когда знают, кто ты. Когда ты не можешь взять и поехать одна, куда хочешь. Просто прогуляться по парку или набережной, сходить в торговый центр. За тобой всегда следует охрана. А сейчас... – Я нервно кашлянула. – Сейчас все обсуждают смерть папы, и меня… Смогу ли я справиться.

  А зачем тебе с чем то справляться? – удивилась мама. – Это не твоего ума дело абсолютно. Нужно нанять управляющего, или кого то ещё, чтобы заправлял всеми делами.